Левертов что-то сказал в темноту, и большая машина, беззвучно развернувшись, поехала к городу.

– Я рад, что у нас появилась возможность поговорить, кореш. – Слова Левертова будто прогибались под унылой учтивостью. – Есть одна надоедливая заноза, которую нам с тобой надо вытащить. Мне не понравилось, что ты хотел сказать в этой своей волнующей речи. Нет, не понравилось. При всех твоих надменных околичностях ты выставил меня злодеем, так мне кажется, и при этом без всякого повода.

– Я не заметил тебя на этой гулянке, Ник.

– У ночи тысяча глаз[93].

Левертов, должно быть, коснулся контрольного пульта, ибо за водительским сиденьем вспыхнули три монитора: два угловых показывали внутренность зала и один высокий и длинный – то, что происходило снаружи. Из двух внутренних один был неподвижный, из-под потолка. Второй, скорее всего, от скрытого передатчика Кларка Б. Наружный общий план явно снимали с какой-то очень высокой точки, выше любого известного Айку городского здания.

– Это с верхушки крыльевого паруса, – ответил Николас на незаданный вопрос. – Четко, а? Но ты никогда не любил эти современные штучки-дрючки, правда, Айзек? Может, ты и прав. Просто игрушки. – Он щелкнул, и экраны снова стали темными. – Теперь мы можем поговорить? Ни штучек, ни дрючек, ни наколок, ни подколок. Как кореш с корешем, в открытую. Я искренне не знаю, чем я тебя обидел, Айзек. Я понимаю, конечно, что я невыносимая и вероломная змея, но такова моя рептильная сущность, ничего личного. И все же есть у меня смутное подозрение, что я чем-то задел тебя лично.

Айк уже давно не сомневался насчет старого Марли и был уверен, что Левертов это понимает. Тогда к чему такая бальная учтивость? Левертов проверяет его на прочность или просто злорадствует? Его разбирало злобное желание ответить на шпильки правдой и выложить грязную карту, которую они подобрали у Колчеданного мыса, – он мог поклясться, что тысячеглазая ночь еще не обзавелась шпионским объективом в тех краях, – но быстро передумал. Нет смысла так рано открывать ладонь. Это, кроме всего прочего, в определенном смысле нарушит протокол. Дело не в игре. Своими маневрами Левертов втягивал его в некий психогенный танец, и каждое движение должно быть выверено.

– Да нет, Ник, ничего тут нет личного. Ты же сам говоришь, что ты невыносимая вероломная змея, в этом все и дело. На собрании я сказал то, что сказал, потому что у меня еще хватает тюремного нюха, чтобы учуять жареное мороженое. Вы кормите им город, жареным мороженым с лопат, Ник, с полных лопат.