– Они, однако, этого не чувствуют, Айк.

– Мелюзга никогда ничего не чувствует, Ник. Ни раньше, ни теперь. Оттого она и мелюзга. Но позволь мне сказать тебе одну вещь, – может, она тебя утешит: ты больше не услышишь от меня обличительных речей. Сейчас меня куда меньше, чем два часа назад, заботит, за каким именно жареным мороженым выстроилась эта мелюзговая дыра.

Откинув назад длинные волосы, Левертов восторженно заблеял:

– Айк, я тебя люблю. Ты сокровище, это чистая правда. Таких, как ты, надо держать в Палате мер и весов. Куда ты собрался? Может, лучше поедем на яхту и пропустим там пару лопат, как старые кореши?

– Не стоит, Ник. Если хочешь меня подвезти, мой фургон до сих пор стоит у Тома на прокатном дворе, и я хотел бы его забрать, пока Херб еще на собрании. У него тоже заноза и тоже из-за меня. А пока я отвалюсь ненадолго, если не возражаешь. Я устал. Можешь включить обратно свои штучки-дрючки, если хочешь, мне даже слегка интересно, если из зрительного зала.

Остаток пути по Набережной они провели в молчании, наблюдая за тройной видеотрансляцией из Дома Битых Псов. Уэйн Альтенхоффен читал с огнетушительной трибуны свою едкую передовицу, но его никто не слушал. Все говорили. Группировались группировки, делались дела. Когда они доехали до шлагбаума у въезда на причал, Айк показал, в какой стороне стоит его фургон, и Ник проговорил что-то в кольцо микрофона. Большая машина беззвучно въехала на площадку Тома Херба. Но когда они приблизились к тому месту, где Айк несколько недель назад оставил фургон, машины там не оказалось. Вместо фургона стоял джип. Грир опять увел у него из-под носа автомобиль, воскреснув в прежнем обличье стараниями девиц Босуэлл и вновь обретенного ямайского акцента. Айк усмехнулся про себя и выбрался из лимузина, ничего не сказав Нику: если джип не заведется, наконец-то будет возможность погулять в одиночестве.

Перед тем как закрыть дверцу, он наклонился и заглянул внутрь:

– Не волнуйся и не жди никакого дерьма с моей стороны, Николас. Я решил все передать в руки Деуса, – и захлопнул дверь, чтобы не продолжать разговор.

Джип еще не остыл и завелся легко. Айк подождал, пока лимузин скроется из виду, потом сдал назад, выехал со двора и направился обратно в город. Он чувствовал себя легко и свободно. Приятно было рулить этой старой гологрудой колымагой. Удобно. В воздух с залива, толкавший его в щеку, загадочным образом примешивалась гниль тлеющего мусора, словно вонь со свалки пустили по трубам на другой конец города, специально для него. Он морщил нос, но этот воздух все равно был лучше ионизированной затхлости лимузина.