Светлый фон

– Черт возьми, Алиса, это был мой ребенок!

– А это не мой ребенок? Послушай, Саллас, ты долбал меня все эти годы – из-за того, как я веду дела, из-за моей семейной жизни, даже из-за того, лять, как я одеваюсь, – но я и подумать не могла, что ты заведешь ту же волынку из-за того, как я…

одеваюсь

– Алиса, я ни слова не сказал о…

– Тебе не надо ничего говорить, я не слепая. Но мне и в голову не могло прийти, что ты станешь судить меня за то, как я вырастила собственного сына!

говорить голову

– Ш-ш-ш-ш. Я не собирался тебя судить. Я только хотел ска… господи, женщина, это не твоя вина, что Николас родился таким, каким родился, или там, где родился, или что у него не было отц…

не

Она вцепилась в него раньше, чем он успел договорить это слово, прямо в лицо, шипя и царапаясь, как та кошка из банки. С ножом, как вдруг понял Айк. Складной нож опустился ему на ключицу дважды и с такой силой, что онемела половина груди. К счастью, нож падал рукояткой вперед – Алиса была так захвачена своей бешено-собачьей яростью, что не соображала, как схватила нож, лезвием вверх или вниз.

– Алиса! – Он сжал ее руку до того, как она успела ударить в третий раз. Другая рука вцепилась ему в щеку и в ухо. – Алиса, бешеная сука, если ты…

Договорить он опять не смог: ее колено прошлось по бедру и зверски ударило в живот. Когда он согнулся пополам, она вцепилась зубами ему в макушку. Он вырвался, резко дернувшись, выпрямился, повалил ее спиной на крышку стола и так держал, просунув ногу ей между бедер, чтоб она снова не ударила его коленом. Он развел ее руки в стороны и сильно давил на запястья, пока нож не упал в разбросанные куски сыра. Их лица были настолько близки и напряженны, что глаза вполне могли работать сварочной дугой.

– У Николаса был отец. – Слова протиснулись сквозь сжатые зубы шипением бекона на сковородке и по-прежнему шепотом. На самом деле ни он, ни она ни разу не повысили голос громче шепота. – Тот же русский сукин сын и дегенерат, что у меня! – Она подождала, пока до него дойдет, потом добавила: – Так кого, скажи на милость, мордовали и кого гнобили?

меня!

Он немного отстранился, вглядываясь ей в лицо. В зубах у нее застряли его курчавые волосы, из носа шла кровь – наверное, ударилась о его череп.

– Прости, – сказал Айк. Потом отпустил немного, чтобы она могла подняться, но так же крепко держал запястья. – Я не знал.

– Ник тоже не знал. Какой смысл было ему говорить? Ох, черт, я разбила колено. Обо что такое твердое я могла его ударить? Опять твой лятский пистолет? Ты всех гостей с ним встречаешь или только меня?