Алиса слушала, как юные голоса выкрикивают прощальные приветы, пока машина сдает назад и разворачивается, выезжая на улицу. В вое мотора и подростковых криках, в том, как они затихали в наступавшей ночи, была какая-то трогательная меланхолия. Когда все стихло, Алиса отложила книгу, обняла спящий шерстяной мячик и крепко прижала его к шее под самым подбородком, надеясь расплавить застрявший там холодный комок. Увы, сестра Бедная Клэр была права: винить надо луну. Оставалось надеяться, что Кармоди нашел себе в эту ночь уютную бухту. Если какой старый веселый дриблер ее и заслужил, так это он. Он не жаловался, когда Алиса все чаще оставляла его ночами одного в этой его готической несуразице на той стороне бухты. Она знала, как ценно было для него ее общество. Любое общество. Кармоди любил по утрам за чашкой кофе видеть перед собой чье-то лицо, а по вечерам иметь неподалеку сочувственное ухо, готовое выслушать все, что он думает об этих, прости господи, мудацких новостях этого хренового мира. И все же он не протестовал, если она садилась в свой фургон и направлялась в город. Он уважал ее потребность побыть одной, и ей было стыдно до слез при мысли о том, что сейчас, когда эта палка оказалась о двух концах, она вывалила на него столько дерьма, да еще так громко, всего лишь за его нужду в эндокринном товариществе. Она глотнула еще немного этой высшей крепости и попыталась сдержать поток слез, зарывшись лицом в шерсть щенка Чмошки.

В этом жалком положении и нашла индейская девушка индейскую женщину.

– Эй, миссис Кармоди, что с вами? – Широко расставленные глаза заглядывали в комнату с круглой лестничной площадки. – Я видела, у вас лампа горит…

Алиса вытерла глаза потрепанным рукавом рубашки:

– Заходи, солнышко. – Она икнула. – Что ты видишь, то и есть: Елена в Египте, пойло в кровати, а я реву, как дура.

– Я за вас волновалась. Я видела, что вам было стыдно, что вы так поступили с мистером Кармоди. Не очень цивилизованно…

– Знаю, знаю! – Алиса снова икнула – вышло что-то среднее между пьяным всхлипом и хмельным смешком. – Но знаешь, девочка, от чего мне по-настоящему стыдно? Не от того, что я вела себя нецивилизованно, а потому, что я вела себя, блин, банально! Как обманутая жена в чертовой мыльной опере. Я ненавижу банальности! Я привыкла считать себя образованной леди, у которой есть вкус. У меня, знаешь ли, магистерская по искусству. И как же я, такая умная, могу вести себя так глупо, черт меня побери!

Проклятие прорвало плотину. Слезы хлынули потоком. Девушка забралась по лестнице наверх, подошла к матрасу и опустилась на колени. Она обняла Алису, щенка, книгу, бутылку, все вообще и принялась укачивать, бормоча в нос какую-то немелодичную мелодию.