– Если ты понимаешь и не можешь, значит ты точно… фу!.. что, разве не так?

М-да, если его пастве когда-либо могла понадобиться твердая рука на посохе и ясные глаза, способные провести ее через Долину Смертной Тени, то именно сейчас. Однако рука его не стала тверже за прошедшие полвека, что до зрения, то, м-да, мало ему врожденной цветовой слепоты, получи вдобавок склонность к катарактам: его старые глаза столько раз очищали от чешуи, что они теперь едва виднелись в своих ямках, как фары дюнохода. За этими надоевшими причитаниями об ущербном зрении пришла внезапная и сотрясающая душу мысль: сине-стальной? Он никогда в жизни не видел синего – ни стального, ни какого-либо еще. Как же он понял, какого цвета был меч? Потому что он явился с неба? Нет, не поэтому. Великое множество небесных явлений были вовсе не синими – радуга над престолом, например, или души, заточенные в изумрудные… Но меч был синим, он это знал! Так же хорошо, как и то, что сам он – немощный старик, брошенный спиной на эту продавленную кровать.

Он сел и поднял пергаментные веки. Он увидел хаос. Синий болт разбил на части его жалкую способность фокусировать зрение и не менее жалкую этого зрения остроту, сохраненную операциями на хрусталике, так что теперь он видел лишь светящиеся мазки и обломки. Однако эти бесформенные мазки имели цвет – по большей части все тот же режуще-синий, но кое-где пробивались ленты красно-черного. Как он узнал, что это именно красный бок о бок со штрихами черного? Потому что ему немедленно пришло на ум Le Rouge et le noir[107] Стендаля, цвета одежд священника, трепещущих пред синим небесным сводом. Цвета одежд! Чувствуя, как от возбуждения голова идет кругом, отец Прибилов соскользнул с кровати и упал на пол голыми коленями. Он переплел восковые пальцы у самого горла. Воздев лицо к исходящему от окна размытому сиянию, старый батюшка с шумом вздохнул и заговорил. Мольба, обращенная к небесному мазку, произносилась им не на родном русском и не на выученном английском, но на классической римской латыни и могла бы быть переведена как: «Отлично, Позер; вот он перед Тобой, Твой добрый и верный слуга со своей полуслепой молитвой. И я говорю Тебе: либо позволь узреть, либо оставь в покое!»

Вздымались волны синего хаоса, вверху и внизу.

Над головой пронесся ветер, всего в дюжине ярдов над плотом, но небо оставалось чистым. Волны росли, но не обретали ни особой силы, ни направления. Айк находил даже утешение в этих бессильных волнах. Скорость бешеного ветра, пришедшего вслед за хрустальным световым мечом, продолжала расти, но он дул с близкого берега. Слишком близкого, чтобы сплотить воды и отправить их в фанатичную погоню. Он тем не менее становился жестче и наполнялся холодным сине-серым паром. Айк уже почти не видел гор и совсем не видел металлического паруса. Его окружали пласты свистящей мороси, а небо над головой не позволяло даже примерно определить направление. До захода солнца оставалось еще несколько часов, но эти туманные пласты размазывали его по небу. Ни с одной стороны оно не было ярче, чем с других.