– Мой дом – твой дом, – улыбка стала шире, но нож никуда не исчез, – друзья ведь так поступают, верно?

Пища застряла комом в горле Томаша, ему вдруг стало страшно, он вдруг увидел Мартина совсем другим, не таким, каким привык видеть. Его поза, его вкрадчивый голос, его совершенно бесшумное появление, да еще как он держит этот гигантский нож, видно, что он умеет с ним обращаться. Кто он, внезапно подумал Томаш и сам понял, что слишком поздно задал себе этот вопрос.

– Я… – он отвел глаза к окну в поисках нужных слов, но они никак не приходили в голову.

– Я тут… – снова начал он, а когда повернулся, нож куда-то исчез, как по воле волшебника, каким без сомнения был этот странный Мартин. Более того, хозяин дома вдруг стал опять таким, каким его привык видеть Томаш – аккуратным, собранным и сдержанным. Это вселило в него былую уверенность, и когда он снова заговорил, голос его уж звучал тверже. – Я пришел поговорить, ждал тебя…

– И решил немного подкрепиться, – закончил за него Мартин, присаживаясь рядом, – у лидера всегда много работы и мало времени, я понимаю.

– Да, – кивнул ободренный Томаш, уверенность возвращалась к нему, как и память, и он помнил, что не собирался оправдываться или просить, он пришел чтобы требовать и заявлять. – Я…

Но Мартин снова не дал ему закончить.

– Одного не понимаю, – с нажимом проговорил его странный друг, – если дверь заперта, на языке цивилизованных людей это значит: вас сюда не приглашали. И поскольку приглашают обычно тех, кого хотят видеть, кого считают друзьями, то им говорят: для вас двери всегда открыты, что, конечно, никак не следует понимать буквально, это просто еще один оборот речи цивилизованных людей. Опять же, кто приходит в дом незваным гостем? Может тот, кого не хотят видеть? Тогда, следуя из вышесказанного, его другом не считают, я прав? Следовательно, если кто-то вломился в той дом, тот, для кого двери не были открыты, кто он?

Томаш опять испугался. Не следовало ему так делать, особенно с таким непонятным человеком как Мартин. Он помнил, для чего пришел, но ком в горле и странный взгляд сидящего рядом напомнили ему еще об одном важном моменте – сейчас он явно не в том положении, чтобы требовать и заявлять. И он сам все испортил. Опять. Поддался эмоциям и позволил злости испортить такой безупречный план. От этой мысли Томаш снова разозлился, не смотря на страх. Теперь он злился и боялся одновременно, как никогда напоминая уличную шавку.

– Слушай, – начал он, старясь смотреть прямо в эти странные глаза, выражение которых он никак не мог понять, – я ни хрена не понял твой философский бред, поэтому скажу просто: пришел с важным разговором, ждал тебя, как идиот, пока ты где-то шлялся, вот и решил не сидеть как пугало на крыльце.