Он врал и сам не понимал, почему это делает, может, это говорил страх.

– Да, я сломал твою дохлую дверь, но для того, чтобы не светиться на этом чертовом крыльце, как ты сам не раз говорил. – Он помолчал, довольный, что нашел выход, это придавало сил врать дальше, – опять же, как ты и сказал, у лидера всегда много дел и мало времени, из-за всего этого у меня во рту крошки не было со вчерашнего дня.

Мартин молчал, странное выражение его глаз не изменилось, а Томаш, окрыленный своим виртуозным, как ему казалось, враньем, решил нанести последний удар.

– Если ты из-за еды, я тебе завтра же все возмещу.

Мартин все так же молча и внимательно продолжал смотреть на Томаша, и он понял, что тот видит его насквозь. Чувство было крайне неприятным.

– А ты тоже хорош! И как ты, черт возьми, так прокрался, я все время смотрел в окно! – Нервно проговорил Томаш, отчаянно пытаясь вернуть себе уверенность и инициативу, – мог бы нормально войти, а не пугать меня своим появлением и этим дурацким ножом. Как будто хотел меня прикончить.

Мартин лишь усмехнулся в ответ, и в его усмешке Томаш явно прочитал: мальчик, если бы я захотел, тебя бы давно черви съели. Это как-то не прибавляло уверенности.

– Прокрался, как псих, – проворчал Томаш, чтобы как-то заполнить давящую тишину, – у тебя с головой все нормально?

– Осторожность, – проговорил Мартин своим вкрадчивым голосом, – одно из основных качеств нормального человека. Беспечность ненормальна. Я был осторожен, ты – беспечен, поэтому я застал тебя врасплох. А нож, – он снова слегка улыбнулся, – где он? Разве я угрожал тебе ножом?

– Черт, – Томаш запустил пальцы в давно не стриженные волосы, – и все же как ты меня обошел?

– Это мое дело, – спокойно ответил Мартин, и по тону было понятно, что большего от него не добиться.

Он был опытным профессионалом, а Томаш – глупым мальчишкой с амбициями, но Абу никогда бы ему этого не сказал. Как не говорил про лесополосу, что тянулась через поля и была его вторым логовом, как не сказал бы про машину, о существовании которой парень не догадывался, потому что Абу прятал ее там, доезжал на ней до города и садился на автобус, чтобы не светиться. И уж конечно, он не стал говорить о том, как осторожно всегда возвращался домой, каждый раз подолгу наблюдая за хижиной и только потом приближаясь к ней, как заметил выбитую дверь и как понял, что это не спецназ, и как решил поймать воришку. И совершенно точно не стоило говорить, как сильно ему хотелось перерезать эту беззащитную шею, на которой сидит эта глупая голова, набитая всяким дерьмом вместо мозгов. Вместо этого он спросил: