Он был единственным человеком, жившим в хозяйском доме, охрану в подвале он не считал, потому что в дом они попасть не могли, дверь открывалась только из дома в их помещение, но никак не наоборот.

По образованию повар-кондитер, он занимал так же должность дворецкого, личного помощника и няньки Ады Терер. И ему это нравилось. В основном он занимался тем, что любил – готовил, у него была крыша над головой и очень приличный доход, и он не видел ничего ужасного в том, чтобы принести сварливой пожилой женщине чашку молока посреди ночи или набрать ванну нужной температуры.

Он был единственным «домашним» работником, но не любимчиком, таких у Ады не было, на него она смотрела точно с таким же презрением, как и на всех остальных, могла наорать или оскорбить, но он не реагировал, после 21 года жизни в родительском доме выпады Ады казались ему чуть ли не лаской. И в глубине души он был благодарен ей за свою жизнь, впервые он понял, что такое свобода, что такое счастье и покой, именно на этом острове. Впервые у него было свое пространство – целая комната и собственный санузел, в который никто не ломился, стоило лишь ему войти, и не орал, чтобы он немедленно выходил и не устраивал там «зал заседаний» или «чертов заплыв». Никто не врубал телевизор на полную громкость, когда он спал, и не называл его медлительным никчемным лентяем просто за то, что человеку требуется отдых. Здесь было хорошо, здесь его никто не обижал, а иногда даже хвалили, остальные люди не смеялись над ним и не обзывали жиртрестом или свинорылом, они общались с ним так же, как и со всеми вокруг. За три года, что Игорь проработал здесь, он почти исцелился от детских кошмаров и травм, почти, потому что даже он понимал, что искалеченная психика – это на всю жизнь, и иногда старые раны болят, просто так, как сломанные когда-то кости ноют на погоду. Но большую часть времени он не чувствовал никакой боли, она ушла, раны затянулись, и если «погода» была более-менее нормальной, он ощущал себя совершенно здоровым человеком.

У него был контракт на 5 лет, и Игорь втайне молился богу, в которого не особо верил, чтобы его продлили, и он смог остаться здесь навсегда. Ну, если реально, то пока будет жива Ада Терер. И перспективы виделись ему в отличном свете – она правильно питалась, очень следила за здоровьем и не имела вредных привычек, так что, по его прикидкам, вполне могла дожить до ста лет. Платили здесь просто отлично, и иногда, в самые лучшие дни, когда с моря дул свежий ветер, блюда удавались ему особенно хорошо, и за весь день его никто не дергал, будущее виделось ему не страшным темным пятном, а длинной и ровной дорогой посреди равнин, залитых солнечным светом. В такие моменты он понимал, что когда-нибудь уедет отсюда, выпорхнет в большой мир и большую жизнь, и он будет подготовлен – на руках у него будет солидный капитал, и он сможет открыть собственный ресторан. И в эти волшебные минуты он чувствовал, знал, что готов, что всё получится. А почему нет? Свою большую зарплату он почти не тратил, он жил на острове круглый год, не уезжая даже в отпуск или на выходные, поэтому тратить деньги ему было просто негде и не на что. Девушки у него не было никогда (26 летний девственник – не самое ужасное, что может случиться с человеком), с родителями он почти не общался, иногда звонил матери и после каждого раза ходил больной несколько дней – раны снова открывались и болели. Иногда он жалел ее, он ведь сбежал, а она осталась. Но это был ее выбор, ее «крест» как она сама говорила с какой-то нездоровой гордостью в голосе.