Об этом мы говорили не впервые, и тема казалась безопасной, потому что давала Клио возможность выместить злость на своей оборвавшейся академической карьере и догматичности итальянских институций, обида на которые все еще жгла ее. Но мой стратегический расчет оказался болезненно неверным. Клио сказала, что с удивлением слышит столь адекватный анализ из моих уст, хотя я явно еще не понял, что сам нахожусь в плену у собственного прошлого. А не поговорить ли нам об этом: о моих бывших? И все закрутилось заново. Нет, отрицать, что у меня есть прошлое, или изменить его я не могу, даже при всем желании, но могу заверить ее, что мое прошлое не играет никакой роли в настоящем. Это пустые слова, сказала она, и настоящее, как я только что столь красноречиво доказал, всегда пропитано прошлым. Вот так-то.
Затем она спросила, что я, собственно, об этом думаю. Я вопросительно посмотрел на нее. Думаю о чем? «О нас», — ответила она. Она хотела бы наконец услышать, что я думаю о наших отношениях.
Я понял, что она вытолкнула меня на минное поле с завязанными глазами. Даже отбросив в сторону мое истинное мнение, угадать, какой ответ она желает услышать, было крайне сложно. Если я — пожалуй, правдиво — отвечу, что еще никогда не чувствовал такой близости с женщиной и не представляю, чего еще пожелать, то рискую услышать упреки в недальновидности и лености, потому что не желаю взять на себя труд поразмыслить над тем, что можно бы улучшить. Если же я — пожалуй, тоже правдиво — замечу, что бывают минуты, например прямо сейчас, когда я заранее радуюсь, что нам предстоит общий рост, для которого, как я горячо надеюсь, наконец пришло время, она небезосновательно может воспринять это как критику в свой адрес. К тому же оба ответа дадут ей повод упрекнуть меня в том, что я думаю исключительно о себе. В эгоизме она обвиняла меня столько раз, что я и сам начал верить в этот свой гипотетический недостаток.
— Мне еще столькому предстоит научиться, — ответил я.
Она взглянула на меня своими печальными темными глазами, которые сияли, как доказательство существования Бога. Этому взгляду не могли противостоять ни аргументы, ни логика. В такую женщину можно только верить, и именно эту веру я желал принять как свою религию и судьбу. Она взяла мою лежавшую на столе руку в свои узкие ладони и вздохнула.
— Мне тоже, — сказала она.
Для полноты изложения добавлю, что та ночь прошла спокойно. Мифологию пришлось отложить на завтра. Но и за это спокойствие я, как это часто случалось, был искренне благодарен.