Но что бы ни ответили ему на это Небеса, факт оставался фактом: никакой фюрер, никакой отец народов не осмелился бы открыть свой рот, если бы толпа уже ни была готова услышать то, что он собирался ей сказать.

Это значило, среди прочего, что, когда приходило время расплаты, то вечные отговорки по поводу невиновности народа, были, мягко говоря, не совсем уместны. Не совсем уместны, Мозес. Они были не совсем уместны именно потому, что они были самой обыкновенной ложью, которая хотела скрыть тот очевидный факт, что толпа, называющая себя «народом», убила шесть миллионов евреев и мечтала заполучить Судеты, Данциг и Мемель, а в придачу и весь остальной мир, без которого желанные перспективы казались не совсем законченными. Впрочем, скрыть это или сделать так, чтобы этого никогда не было, не могли уже ни Небеса, ни преисподняя, ни даже само Время, привычно делающее вид, что брошенные ею кости ложатся как попало, случайно и непредсказуемо.

– Минутку, – сказал Габриэль, – Да погоди ты со своими парадоксами!.. Немцы, в конце концов, осудили нацизм, и ты это прекрасно знаешь. Ты что, слышишь об этом в первый раз?

– Конечно, они раскаялись, – согласился Иеремия. – Потому что проиграли. Еще бы им было не раскаяться. Или ты думаешь, в 45-ом у них были еще какие-нибудь варианты?

– Глупости, – сказал Габриэль.

– Ладно. Тогда представь себе, что Гитлер не начал войну, или что он каким-то чудом ее выиграл, что вполне допустимо, даже если бы ему пришлось продолжить воевать с Америкой. Думаешь, он чем-нибудь отличался бы лет так через десять от тех, кто собирается нынче в Давосе или кормит своих избирателей бесконечными обещаниями?.. Ты дурак, Габриэль. Человек – это скотина, которая уважает только свои инстинкты и силу. Он хочет есть, пить, плодиться и быть не хуже соседа. Поэтому надо смотреть, что у человека внутри, а не на то, в чем он хочет тебя убедить, когда несет с давосской трибуны очередную ахинею на тему «Как поскорее осчастливить всех нуждающихся».

– Это я уже слышал, – сказал Габриэль.

– А ты послушай еще, – ответил Иеремия. – Тем более что об этом написано в Книге, которую ты, возможно, даже когда-то держал в руках.

– И что там написано? – спросил Габриэль, морщась, как будто ему в глаза вдруг попал слишком яркий свет.

– Там написано про евреев, которые отказались разговаривать с Всевышним и переложили эту обязанность на плечи Моше. Помнишь такую историю?

– Точно, – сказал Амос. – В самую точку.

– Случайно, они никого тебе не напоминают, Габи? – спросил Иеремия. – Эти евреи, которые отказались от своего Бога ради комфорта и покоя? Неужели совсем никого?