В конце концов, это была всего только Истина, Мозес.

Исполняющая роль места для всех этих случившихся с тобой «вчера», или «два месяца назад», или «в позапрошлом году».

Защитница слабых и подательница беспочвенных надежд.

Этакая тетка с крепкими руками, вечно раздающими затрещины и подзатыльники, орущая, цепляющая и наставляющая тебя по части того, как следует правильно держать в руке вилку и нож, – зануда, требующая, чтобы ты улыбался и пел в унисон вместе со всеми, называя это «радостью познанья», или «счастьем приобщения», или «единством взглядов», или еще чем-нибудь в этом роде, убедительно подкрепляющая свои требования весомыми аргументами вроде – «а куда ты денешься, Мозес» или «кто не с нами, тот против нас, Мозес», или «да кто тебя станет слушать, дурачок сраный», так что все, что тебе оставалось, чтобы сохранить хотя бы видимость достоинства, это броситься изо всех сил прочь с этой наезженной, накатанной дороги, в сторону, туда, куда не вела ни одна тропа, впрочем, догадываясь при этом, что тебе не дадут сделать в ту сторону и полшага, продолжая, тем не менее, твердить о том, что в той стороне, куда ты направился, нет ровным счетом ничего, кроме гибели, тьмы и забвенья.

Мечта сумасшедших, Мозес. Истина, которая не насилует и не принуждает.

Он тщетно попытался представить ее образ, поймать его в словесные сети, привязать к чему-нибудь уже известному, но на ум почему-то не приходило ничего, кроме, пожалуй, взгляда, который изредка позволял себе в его сторону доктор Аппель, когда увлекшийся Мозес мешал фантазии и выдумки с реальностью и уже готов был перейти все дозволенные или недозволенные границы. «Однако, ты и фрукт, Мозес», – говорил тогда этот острый, слегка прищуренный взгляд, сверля Мозеса, словно желая проникнуть в самую сердцевину его.

«Однако, ты и фрукт, дружок», – говорил этот взгляд, в котором можно было без труда обнаружить некоторую двойственность, – так, словно доктор одновременно и желал заглянуть в эту глубину и опасался, что в результате из этого ничего доброго не выйдет.

– Говорю вам в последний раз, что Бог не Истина, – решительно повторил Мозес, готовясь немедленно пострадать за свои слова, пасть за них на густую зеленую траву, в заросли вереска, чей запах, прежде чем подняться к самому небу, еще долго плыл над травой и кустарником, цеплялся за ветви сосен и смешивался с водной пылью…