Но Бог действует в тишине, Мозес. В тишине, а не в человеческой ярости, глупости или беспамятстве. В тот самый час, когда спустя ровно год многотысячная толпа, собравшаяся вокруг церкви св. мученицы Параскевы Нетленноокой, замерла, ожидая вновь увидеть великое чудо, которое было уже совсем близко, потому что один из монахов, широко перекрестившись, отвинтил вентиль и готовился поднести к нему горящую свечу, – в этот самый момент зримого торжества Православия над всеми прочими религиями, баллон издал некий странный, почти потусторонний звук «пш-ш-с-с», который был услышан в самых отдаленных уголках площади – и навсегда умолк. Напрасно стучали по его железным бокам растерянные монахи, напрасно качали его и пели гимны своим небесным покровителям, – баллон был пуст. Прошло еще два часа, прежде чем недовольная толпа, догадавшись, что она обманута, разгромила в отместку ларек с духовной литературой и магазин постельных принадлежностей, который принадлежал настоятелю храма св. Параскевы… Впрочем, слухи, которые, естественно, не могли не поползти после такого скандала, утверждали, что дело обстоит совсем не так уж плохо, поскольку представленный на площади перед храмом св. Параскевы баллон был подменен, и подменен не без Божьего попущения, тогда как настоящий баллон укрылся по молитве святых старцев в горах Афона, где он и доныне творит всевозможные чудеса, заклиная нас тем самым сохранять в чистоте свою веру и обещая в самое ближайшее время явить себя миру, дабы вести православных на последний и страшный бой с Князем мира сего. После этого таинственный баллон – который называли теперь не иначе, как Ковчег Добродетели, – видели в разных местах, то проповедующего среди детей, то возносящегося на Небеса, то, напротив, опускающегося в глубины адские, чтобы призвать грешников к последнему покаянию. Довольно скоро из этих слухов как-то незаметно образовалась солидная религиозная организация, назвавшая себя Церковью Стального Вместилища, которая поклонялась стальному баллону, как последнему Божественному Откровению, проповедовала близкий конец света и безуспешно пыталась вступить во Всемирный Совет Церквей, который всеми правдами и неправдами почему-то уклонялся от ее приема, вызывая глухое неудовольствие верующих.

И все это была история, Мозес, – история, в точном смысле этого слова, то есть, нечто, что оставляло после себя документы, свидетельства и воспоминания очевидцев, мнения и точки зрения – все то, что для современников казалось когда-то вечным и никогда не теряющим своего значения, а последующим поколениям представлялось, в лучшем случае, занятным или глупым анекдотом, без которого, в общем-то, можно было бы прекрасно обойтись.