Молодой человек недоверчиво посмотрел на Пинхаса и взял зонт свободной рукой. Потом он попытался раскрыть его. Вторая рука его была занята папкой.

– Дайте-ка, я вам помогу, – заторопился Пинхас. – Да, дайте же, дайте, господин… Господин…

– Гитлер, – сказал юноша, отдавая папку и краснея так, что это было видно даже в тускло освещенной подворотне. – Адольф Гитлер, художник.

На вид ему можно было дать не больше двадцати лет.

– Ну, вот что, господин Гитлер, – решительно произнес Пинхас, вытирая папку рукавом. – Что же теперь делать? Сейчас мы зайдем ко мне, и я обещаю вам, что мы все уладим.

– Вы могли хотя бы погудеть в свой клаксон, – сказал Гитлер, открывая и закрывая зонт. – Тогда бы ничего не случилось.

– Конечно, – кивнул Пинхас. – Вы мне не поверите, но я уже собирался.

Разумеется, все могло быть хуже, гораздо хуже. Лицо разгневанного управляющего еще маячило где-то рядом. Однажды Пинхас слышал, как тот распекал какого-то, подвернувшегося ему под руку, бедолагу. Сравниться с этим могла бы, пожалуй, только та пытка, которую, время от времени, устраивала ему Перл. Вспомнив о Перл, Пинхас покачал головой и погрустнел.

– Господи, Боже мой, – шептал он едва слышно, толкая перед собой велосипед. – Ну, что бы мне было не выйти двумя минутами позже?

Разумеется, Перл возникла немедленно, стоило только им появиться на пороге квартиры. Окинув взглядом мокрого молодого человека, она вопросительно посмотрела на Пинхаса. В глазах ее можно было прочитать все, кроме радости по поводу того, что видели сейчас ее глаза.

– Вот, – сказал Пинхас, ставя велосипед к стене и утешая себя тем, что, в конце концов, лучше пережить семейную ссору, чем вынести гнев управляющего. – Вот, – повторил он, показывая на стоявшего рядом с ним молодого человека и пытаясь найти подходящие к случаю слова. – Дело в том, дорогая, что произошла ужасная вещь. Ты только не волнуйся.

Глаза Перл, и без того большие, открылись еще шире. Из их глубины несло ледяным холодом.

– Говори, – сказала она голосом, от которого, пожалуй, мог отняться язык и не у такого героя, как Пинхас.

– Ничего такого, – он попытался улыбнуться. – Я хотел сказать, ничего страшного. Я просто сбил этого симпатичного молодого человека. Наехал на него. Слава Богу, все обошлось. Видишь? С ним все в порядке.

Последовавшее затем молчание, казалось, могло обратить в паническое бегство даже мертвого. Во взгляде Перл бушевала зима.

– Ты изверг, – сказала она, наконец. – Мало того, что ты погубил мою жизнь и жизнь наших детей, и жизнь моих родителей, так теперь еще ты ездишь по улицам и давишь людей. Я так и знала, что когда-нибудь этим все кончится. Лучше бы ты наехал в детстве на самого себя… Господи, Боже мой! – застонала она почти так, как совсем недавно стонал сам Пинхас. – Господи, Боже мой! Да что же ты держишь его на пороге? Хочешь, чтобы он теперь умер от воспаления легких?.. Проходите, проходите, господин…