– Жирная свинья, – повторил Левушка, слегка подтолкнув мандарин, так что тот покатился по столу в сторону Давида.

Измена, как волшебство, как колдовство, как магия, незаметно подменяющая один мир другим, один солнечный свет другим, одни сны другими, – магия, меняющая пространство и посылающая звезды спешить невпопад и по другим орбитам.

Как сон, который, заняв место прежней реальности, уже больше не тревожит тебя мыслью о пробуждении.

И только одно оставалось непонятным – почему никто так долго не замечал этого очевидного, этого бросающегося теперь в глаза, этого само собой разумеющегося и давно ожидаемого?

– Ты себе даже представить не можешь, – продолжал Левушка. – Он явился и сразу начал на нас орать. Ни с того ни с сего. Жалко, тебя не было.

– Совершенно не жалко. Боюсь, если бы я там был, нам пришлось бы орать с ним в два голоса, а это уже перебор.

– Представляю, – не очень уверенно протянул Левушка. Было видно, что услышанное заставило его на несколько мгновений задуматься.

– А что Анна?

Само собой напрашивающийся вопрос прозвучал, однако, с явным напряжением.

– Она сказала ему, что он дурак, и больше ничего. Что она еще могла сказать?.. Говорю же тебе – он вел себя, как дикое животное. Взбесившийся самец, у которого от жары крыша поехала.

А впрочем, – осторожно подумал Давид, – возможно, все было именно так, как это обыкновенно нравится большинству женщин, смутно чувствующих за этим бешенством, за этими криками и мордобоем правоту некоторого изначального порядка, который ведь никто еще пока не отменял, даже по случаю всеобщей и окончательной победы мировой эмансипации.

Тем более, – негромко добавил он про себя, словно боялся быть услышанным, – что этот порядок не отменялся, конечно, не в силу отсутствия желания отменить его, но только потому, что сделать это было чрезвычайно затруднительно даже при большом желании, потому что трудно же было, в самом деле, отменить то, что с начала мира лежало в основе отношений между мужчиной и женщиной – и что, к счастью, – добавил у него под ухом знакомый голос, – не боялось никакой эмансипации.

– Понятное дело, не боится, – развязно сказал этот голос, который, впрочем, тут же почтительно добавил: – Сэр.

Сам ты сэр хренов, – подумал Давид.

– Мне надо что-нибудь выпить, – сказал между тем Левушка, оглядываясь на стойку бара. – А то меня так будет колотить до самого вечера. Давай, может, что-нибудь сообразим, а, Дав? Что-нибудь, отвечающее случаю.