Конечно, Мозес нисколько не удивился, глядя на все эти сомнительные телодвижения, поскольку он хорошо знал, что следовало ожидать от этого старого пердуна, которого ведь тоже, некоторым образом, звали Мозес, и притом совершенно по чистой и нелепой случайности, как бывает, например, когда какой-нибудь Шнеерсон-шофер сбивает Шнеерсона-пешехода, или какой-нибудь палач Косулик вешает приговоренного к повешенью Косулика-фальшивомонетчика. Дело, в конце концов, было совсем не в имени, а, так сказать, в зове плоти, которая выгнала из леса этого ничем не отличающегося от прочих людей монстра, чтобы он исполнил свой танец, прежде чем им овладеет какая-нибудь очередная истина, заставляющая его биться в конвульсиях и нести ахинею среди себе подобных.

Танец Старого Пердуна, сэр. Нечто, напоминающее брачные танцы обезьян с острова Ме. Шаг с подскоком налево, шаг с подскоком направо. Круговое движение тазом по часовой стрелке. Старый Пердун, который умоляет Истину, чтобы она поскорее поставила его раком и, так сказать, воспользовалась его неопытностью или, скорее – опытностью, поскольку речь все-таки шла, как всегда, об истине, сэр. Старый педик, желающий, чтобы им владели с утра и до утра. Этакий козел, которому стоило только произнести слово «истина», как он начинал заливаться слезами и пытался встать по стойке «смирно», что ему, разумеется, никогда не удавалась. Главным образом – из-за оттопыренной задницы, которая перевешивала, так что ему все время приходилось балансировать, опасаясь потерять равновесие и свалиться в ту или другую сторону.

Однажды Мозес слышал, как он сказал, обливаясь слезами: «Мы деградируем, потому что у нас нет настоящего учителя, который мог бы нас за собой повести. Это трагедия»

При этом глаза его, наполненные слезами, были прекрасны.

Мозес сам чуть было не зарыдал тогда, чувствуя настоятельную потребность закатить глаза и посмотреть, как там обстоят дела на небе.

Конечно, ему было немного жаль этого старого дуралея. Жаль – вместе с его танцами и нелепым ожиданием, что когда-нибудь он встретит настоящую Истину, которая наконец-то приведет его короткой и необременительной дорогой в Царство Небесное. Старый Пердун, танцующий свой брачный танец и не умеющий ничего другого. Он и не догадывался, что Истине, – или тому, что он называл этим словом – собственно, нет никакого дела ни до него, ни до его танцев. В некотором смысле можно было сказать, что если кто и пользовал его под именем Истины, так это был он сам, и это выглядело столь же чудовищно, сколь и совершенно буднично, вот как теперь, когда он стоял, облитый лунным светом, нервно подергивая то одной, то другой ногой, готовый в любую минуту пуститься в пляс по лесной опушке, и Мозес вдруг с ужасом представил себе, как он расхохочется сейчас и затопает что есть сил ногами, ломая сухие ветви и издавая визгливые звуки, так что все присутствующие немедленно повернут в его сторону головы, а Амос спросит: «Что это у тебя там скачет, Мозес?», да еще протянет руку и выдернет лежавший перед ним лист бумаги, а Осия скажет: «Давайте-ка там, пожалуйста, потише», и это будет вполне справедливо, тем более что разговор в комнате шел уже о такой важной вещи, как пункт Меморандума Осии номер какой-то, который выносил на голосование сам Осия, требуя от всех присутствующих внимания и ответственности, прежде чем поднять руку и отдать свой голос «за» или «против».