– Я помню, что мы об этом уже говорили, – сказал Давид, для которого поднятая рабби Ицхаком тема не казалась тогда ни слишком важной, ни слишком интересной.

– Тогда вспомни Брейшит: «И создал Элохим из праха земного и вдунул в ноздри его дыхание жизни и стал человек душою живою».

– Ну, да, – кивнул Давид.

– А теперь подумай вот о чем. Всесильный сотворил человека из праха земного и вдохнул в него свой дух. Но что такое этот дух Божий, Давид? Ясно, что он не то и не это, а то, что превосходит и то, и это, и вообще все, что бы то ни было. А что это такое значит – превосходить что-то или кого-то? Это значит, в первую очередь, отрицать его, это превзойденное, – отрицать и превращать его в Ничто. Это означает, далее, что Всемогущий превосходит и отрицает все, что есть в мире, и сам этот мир, а следовательно, в какой-то мере, отрицает все это и человек, в которого Он вдохнул когда-то свой дух, позволивший человеку видеть и понимать больше любого творения. Человек живет и понимает, потому что в нем живет Дух Всесильного. Но что он есть, этот человеческий дух, о котором мы едва осмеливаемся говорить? Я думаю, что по сравнению со всеми прочими творениями, которым мы даем, вслед за Адамом имена, он есть только ничто, пустота, бездна, которая роднит его со Святым. И это, пожалуй, все, что мы можем о нем сказать… Святой открывается нам как Бездна, Давид, но точно так же открывается нам человек, с той только разницей, что этот последний всегда испытывает перед открывшейся ему Бездной ужас и торопится поскорее отгородиться от Пустоты, лишь бы чувствовать под ногами твердую почву и видеть перед собой привычный, понятный и несложный мир, в котором он привык жить. Человек – это то, что всегда обманывает самого себя, давая себе разные имена и думая, что они откроют ему Истину и смогут огородить его от боли, страданий и смерти, тогда как на самом деле правда заключается в том, что и боль, и страдания, и смерть он всегда носит в себе самом, позабыв о Пустоте, которая время от времени все же дает о себе знать непонятной тоской, беспричинным страхом или ускользающими снами, в глубине которых едва различимо мерцает свет непонятной и чужой Истины.

Пока рабби Ицхак говорил, легкая тень от стен Старого города легла на потрескавшийся асфальт дороги.

– А вот и вечер, – сказал рабби, как будто только что увидел признаки надвигающейся ночи.

Потом он помолчал немного и добавил:

– Древние знали кое-какие вещи лучше нас, Давид. Они знали, что смерть не приходит откуда-то извне, но прорастает из самого тебя, не давая нам возможности свалить ответственность за это на кого-то чужого. Знали они и то, что человек умирает не потому только, что он согрешил, а потому, что он сам есть своя собственная смерть, свой собственный Шеол, своя собственная тень. Шеол – это вовсе не чужая пустота, куда тебя втягивает помимо твоей воли, – это твоя собственная Бездна, которая таинственным образом становится для тебя дверью, ведущей туда, откуда уже можно явственно расслышать Божественное молчание, подтверждающее ту общеизвестную истину, что смерть – это только твое возвращение к Источнику жизни.