— Покури, — еле услышал Олег и, подняв глаза, увидел, как старик со своей свалявшейся, вшивой овчины тянул ему кисет, набитый черт знает чем. Но то ли от столетнего кисета, то ли от самого деда все равно пахло табаком.

Олег сел на лавку, в ногах покойной Варьки. Пожелтевшей. Как будто засушенной нещадным солнцем. Свернул первую в своей жизни цигарку.

— А газетка-то твоя… — прошипел старик. — Про туркменский канал?

— Схоронить бы надо, — равнодушно сказал Олег.

— Чего ей! Пусть лежит… — сказал старик про внучку. — Мне — все веселей. А через денек-другой… Обоих похоронишь!

— А я вам что — нанялся?! Хоронить-то вас? — вдруг крикнул мальчишка и выбежал из этого живого склепа.

«От первой своей девчонки… И от самого старого человека, которого когда-нибудь видел в жизни…»

Он смог сделать несколько десятков шагов до материнской могилы.

Сел рядом, на какую-то корягу.

И в первый раз подумал: «Жизнь!.. Ты заплатишь мне за все!»

«За все!»

К вечеру он добрался до почты и написал телеграмму товарищу Сталину: «Если не пришлете еды — помру. Алег Нахабин».

Потом заметил ошибку и переправил «Алег» на «Олег».

Телеграммы из того поселка, по областному распоряжению, не передавались.

…Евгения Корниловна нашла Олега у себя в Москве, на черной лестнице, спящим около мусорного бака.

Это было на восьмые сутки после поданной Сталину телеграммы, 9 июня 1947 года.

21

21