«Не мяса, конечно, — жил… связок каких-то…»

Олег давно догадывался… Что жизнь его впереди будет связана — только с одной надеждой! Когда-нибудь, когда он будет взрослым или попадет в армию или ремеслуху… (Как на каком-нибудь параде, как в фильме «Здравствуй, Москва»!) Его увидит сам товарищ Сталин… И вся жизнь! Его, Олега, станет несказанно-прекрасной!

— Я пойду в школу… Полы мыть, — как хорошую весть, каким-то образом связанную с только что реющими в душе Олега мечтами, сказала мать. — Мне обещали! Оклад все-таки твердый!

— А отец… когда вернется? — неожиданно спросил Олег.

Он почувствовал, как вздрогнуло все ее родное существо. Она подалась вперед, словно увидела кого-то в низком, с переплетом, окошке.

Но потом застыла… Снова положила свои тяжелые, шершавые, с заусеницами руки на светлые, прямые Олеговы волосы. И повторила:

— Ты… только учись! Об отце — не надейся!

Учился Олег хорошо. Удивительно легко! Все ему было по разуму… По пониманию!

Втайне очень он гордился этой своей учебой. И тем более ему не хотелось, чтобы в этот маленький, из красного кирпича особнячок, в котором он по-своему царствовал, приходила мать не в белой косынке, когда его обычно хвалили и вручали почетную грамоту за еще один класс. Потом за другой… (И так будет до самого последнего, до четвертого!)

— Ты… Не ходи! Не будь там… Поломойкой! — почти со слезами попросил Олег. — Я еще заработаю!

— Ты «заработаешь»! — устало вздохнула мать. — Уж зима на дворе! А у нас топить совсем нечем. Так и померзнем мы тут с тобой, вдвоем. Дров-то нам — никто не привезет?

Через неделю, сговорившись с ребятами, Олег организовал команду.

Конечно, никто угля из тендера паровоза им сбрасывать не разрешал. А недогоревший уголь, что ссыпали из машины, — еще горячий, красновато-белый, жаркий, пепельный! — они сами собирали в ведра. А потом перебрасывали в бочки на полозьях и везли к себе, в Ездоцкую слободу.

Такой полукокс горел долго. Тепла давал много! Тратился мало…

Но потом и это запретили.

Стали гонять со станции… Как гоняли только в плохое время — зло, с похабными криками, с остервенением.

Не жалели труда сбросить с плеча форменного тулупа винтовку, да жахнуть вслед… Хоть и наугад.

«А попадет — не попадет — никто не спросит! За дело!»

Когда морозы ударили за двадцать… Да еще с ветром (а здесь, в степи, это все равно что сорок…), не выдержал Олег.

С небольшой, обшитой белой материей корзиной вспрыгнул как-то на «Щу-20», когда паровозик еще набирал ход… И прямо из тендера, пока выползал «ветеран» в степь, набивал и набирал, оказавшуюся такой большой, корзину смерзшимся, глянцевитым, жирным, черным углем…