Смоляные озерца схлестнулись с кристаллами льда. Что-то было в этих кристаллах… Что-то было в них, что он сам поднял руки вверх и позволил стащить с себя майку. Сопротивляться сил не было. Толстое махровое полотенце легло на плечи, прикрыло страшную спину. Потом был путь в его комнату. Он шел за Инной, как малыш идет за матерью: держа за руку, полностью доверившись. А тело всё еще оставалось чужим. Чужим и тяжелым.

— Послушай, — вдруг сказала девушка, — тебе нужно поспать. Все проблемы ты сможешь решить завтра, слышишь? Ты проснешься утром, и всё покажется тебе в другом свете. И болеть будет меньше.

Романов усмехнулся уголком рта.

Инна откинула одеяло, усадила его и собиралась выйти из комнаты, как он поймал ее за запястье. Она вдруг зашипела и даже присела, выкручивая руку, и тут Вадим вспомнил, в каком состоянии нашел жену, когда вернулся из магазина. Он перехватил узкое запястье и включил настольную лампу. У Инны на левой руке, как раз выше его пальцев, сиял укус, и обе были изодраны до локтя. Верно, на ней ведь рубашка до этого была. Вспомнилась ссадина на ноге. Синяк на щеке завтра будет точно синим. Да и царапина на шее, наверняка, очень болит. Но Инна, как всегда бывало в таких ситуациях, о себе не помнит. Человеку рядом с ней плохо, и она забывает о себе. Напрочь забывает.

— Инна.

— Не говори ничего, — вдруг сказала она, и Вадим услышал в ее голосе едва сдерживаемые слезы. — Молчи! Мне не больно. Совсем не больно.

И тогда он поднялся и обнял ее. Она сначала напряглась и даже отстранилась, упершись ладонями в его грудь. Инна еще могла контролировать себя, могла уйти. Но муж привлек ее к себе сильней, положил голову на плечо. Его горячее дыхание коснулось уха. От этого по спине пробежали мурашки.

А он вдруг вздохнул:

— Мне больно. Очень больно…

И в этот момент девушка потеряла над собой контроль. Она протяжно всхлипнула и, уткнувшись носом ему в ключицу, заплакала. Полотенце свалилось с широких плеч, и женские холодные пальцы легли на исполосованную спину.

Вадим крепче обнял жену и вдруг ощутил, как от ее слез, от ее чувств, от ее эмоций с него слезает вся мерзость сегодняшнего дня, и он вновь чувствует себя живым…

Дождь прекратился. В квартире открыли окна. Ветер ворвался в комнаты вместе с музыкой проспекта. Стало свежо и прохладно. Даже дышать стало легче. Казалось, что с этой свежестью исчезли и чувство мерзости, и страх, парализующий душу. Исчезла гнетущая тяжесть с сердца.

В Алькиной комнате ликвидировали следы погрома. Девочка даже не пошевелилась. Она не проснулась даже тогда, когда брат взял ее на руки, чтоб Инна смогла расправить постель. Аля глубоко и ровно дышала. Но глядя на нее, Вадим думал о завтрашнем дне. Они уже проходили это. Не единожды. И всякий раз Алька пряталась в свою раковину. После каждого приступа она молчала неделями, уходя глубоко в себя. И Вадима пугала до боли в ушах тишина, в которую погружалась квартира.