В голове зашумел прибой, и он отвел глаза. Всё его тело словно превратилось в струну, только затронь. Он чувствовал ее присутствие рядом с собой. Видел краем глаза, а больше всего на свете хотелось развернуться и уйти. Уйти, если и не навсегда, то лет на пять или десять. Чтобы и он, и она к тому времени забыли о сегодняшнем. Уйти, чтоб не видеть этих заплаканных глаз, глядящих на него с такой болью.

Еще ему хотелось, чтоб она хоть что-нибудь сказала. Тогда он мог бы реагировать. Он смог бы наорать на нее, причем неважно, что именно она бы сказала. Возможно, после этого, струна внутри него немного ослабнет и собственная боль притупится.

Но Инна не была обычной девушкой. Она была особенной. Одна на пять миллионов или даже миллиардов. Другой такой свет еще не видел. Вадим почувствовал прикосновение ее холодных пальцев на своих ладонях и посмотрел вниз. Она взяла его за обе руки и сжала легонько, а потом, наклонив голову, поцеловала каждую, сначала тыльную сторону, а потом и саму ладонь — Романов едва устоял на ногах.

А Рахманинов гремел в гостиной своей кульминационной частью, больно отдаваясь в висках и вынимая душу.

Инна опустила руки мужа и пошла, пошатываясь, к двери. Она обошла Альку, замершую посреди холла, подобрала брошенное пальто, влезла в туфли и ушла, тихо закрыв за собой дверь. Вадим даже не услышал стука. Он даже не услышал, когда вернулась сестра. Он не чувствовал ее присутствия, хотя та не пропустила ничего, и сердце у бедной девочки разрывалось от боли. Но она даже плакать боялась, особенно после того, как увидела Инну. Как калейдоскоп, прокручивалось и складывалось в голове то, что она слышала от старшей подруги о человеке, которым та так восхищалась. Вот только теперь последний фрагмент пазла лег в картинку, и Алька всё никак не могла поверить, что тот человек — ее родной брат.

Гениальный музыкант.

Первый после Бога.

Она просто не успела остановить Инну, да и, если честно, побоялась окликнуть. Лишь когда за ней закрылась дверь, Алька подошла к брату. Она хотела что-то сказать, но забыла обо всём, глянув на его лицо. По щеке брата, ее самого дорогого на свете человека, катилась слеза.

Горячий ком ворочался у него в горле, и Вадим всё никак не мог его проглотить. Лицо словно стягивала маска, и он боялся ее не удержать. Чудовищным усилием воли оторвал ноги от пола, каждая из них, словно весила тонну. Прошел на кухню, достал из холодильника бутылку спиртного — даже не посмотрел что именно — и в первую попавшуюся кружку плеснул из нее. Алкоголь обжег пищевод, и Вадим задышал открытым ртом. Занюхал рукавом, потом плеснул еще раз. Он очень хотел почувствовать тепло, хотя бы изнутри себя. Пусть это даже будет вот такое временное и иллюзорное тепло. Может, хотя бы так, станет теплее на сердце. Потому что всей кожей, позвоночником и даже душой он чувствовал давящий холод. Холод, поглощающий его целиком.