Инна поднесла снимок к глазам. Она скрупулезно изучала лицо парня. Нет, он не походил на Вадима. Что-то было в нем такое необъяснимое, что не позволяло сравнить этих двух людей. Тогда Инна прикрыла одной рукой лоб, а второй — нижнюю часть лица музыканта и обомлела. С фотографии мертвого Дмитрия Кима смотрели живые глаза Вадима Романова. Сомнений больше не осталось. И девушка завыла, прижав к груди старый журнал.

А Вадим бежал и бежал. Ветер рвал полы пальто, но парень не догадался застегнуться. К тому же, он не чувствовал холода. Душа пылала.

«Вот и всё. Вот и всё! Всё!—било набатом в голове.—Теперь уже всё!»

Ни на что не обращая внимания, он несся по Невскому проспекту. Вылетел к Адмиралтейству, запруженному гуляющими людьми, и направился к Дворцовому мосту. Нева, взъерошенная ветром против течения, недовольная, плевалась в своих гранитных берегах. И глядя на свинцово-серую неспокойную воду, гениальный пианист ощущал такое же волнение. Он, словно река, сопротивлявшаяся ветру и течению, шел против потока людей, иной раз сталкиваясь с кем-то плечами. Черное, ночное небо просвечивало в черных тучах, приколоченных навеки-вечные к небу Петербурга. И в этих черных дырах мерцали редкие звезды. Такие же редкие, какими редкими бывают гениальные люди. Один на миллиард. Он был один на миллиард. А сейчас…

Божена узнала его. Эта полячка, эта пигалица его вспомнила и узнала! Он сам давно всё забыл! А зачем помнить? К чему? Терзаться мыслью, что жизнь не удалась? Понимать, что заново никогда не достичь тех высот? С такими мыслями ни за что не сделать и шага вперед! И с досады Романов рванул ворот рубашки. Он сорвал галстук и затолкал его в карман пальто. Сейчас он хотел стать ветром и улететь. Улететь далеко. Так далеко, и так надолго, чтоб успеть забыть дикие глаза Инны! Она, эта девчонка, названивала безостановочно, но он нарочно не брал трубку.

— Ну что я ей скажу? Что? — вдруг закричал он, ударив по перилам Дворцового моста.

А душу рвала дикая боль! Такая боль, что было трудно дышать. И он стоял на мосту и беззвучно кричал. И этот тягостный крик летел в сумеречном небе над Невой, мешаясь с ее волнами.

Стилист бродил и бродил по набережной. Инна перестала звонить. Пришло сообщение: «Я тебя жду». Однако Вадим не спешил домой.

На улице совсем стемнело. Начал накрапывать дождь. Но даже он не мог ни остудить, ни успокоить тот пожар, что полыхал в душе.

Вадим узнал их. Оказывается, ему лишь казалось, что забыл.

Он не забыл.

Едва взглянул на сцену, сразу узнал и Йохана, и Божену. Там были еще Майкл Нолан из Корка, Пия Олсен из Копенгагена, братья-трубачи Бергер из Берна и многие другие. Они были там. Из другой жизни и в другой жизни. Их имена канули в реку забвения. Та жизнь осталась за порогом юности. За рояль вместо него сел Йохан Шульц. Он всегда был вторым. Вторым после Вадима. Теперь он играет Рахманинова со сцены. Теперь он играет с этим замечательным оркестром.