— Я…

Солдат, видимо, ожидал продолжения выговора, начатого комбатом, и не торопился называть себя.

— Ваша фамилия? — спросил корреспондент.

— Чесаков.

— Корреспондент дивизионной газеты хочет с вами побеседовать. Не возражаете, Чесаков?

— Так я ж комбату все сказал, — начал оправдываться солдат. — Было бы видно, по ком стрелять… А то ничего не видно. А что толку? Стрелял. А куда? Раз приказ — буду чаще… Какой разговор?

— Стоит того, чтобы о нем написать, — шепнул я корреспонденту, а сам с трудом пролез мимо него и выбрался наружу.

По дороге во второй батальон рассказал Зарубину о моих наблюдениях за Чесаковым. Командир пулеметной роты начал рассуждать издалека о храбрости русского солдата, а закончил тем, что все наши красноармейцы достойны самых высоких наград.

— Даже не воевать, а просто вылежать день на передовом посту, зимою, на льду, под непрерывным огнем, да еще каким — уже подвиг. Вот о чем надо бы написать в газету. Что ж ты мне не сказал? Я бы посоветовал газетчику.

Почти у самого дзота 2-го батальона нам пришлось залечь в снег и переждать пулеметный огонь. Было похоже на то, что немцы обстреливали эту огневую точку.

— Ну, покажите, что вы тут соорудили? — обратился Зарубин к старшему лейтенанту, командиру стрелковой роты второго батальона, которому было приказано показать нам дзот.

— На экскурсию пришли?

— За опытом.

— Тогда погодите, я указку возьму.

Старший лейтенант поднял прутик и сказал:

— Вот по этой тропинке давайте бегом вовнутрь крепости.

Пригнувшись, мы побежали за ним. В пустом срубе из тонких бревен на снежном полу залегли. Втроем можно было вполне разместиться. Из амбразуры видно было, как вспыхивают ракеты над нейтральным полем.

В дзоте тоже от них становилось светло.

— А где же пулемет? — спросил Зарубин.

— Вопрос правильный. Пулемет в воронке. Там пулеметчикам по тактическим соображениям удобнее. Главное — дзот построен. А остальное — тактика.