Еще и года не прошло, как меня приняли кандидатом в члены партии, а мне казалось, что это было очень давно. В июльский знойный день под Орлом по глубокой траншее ко мне пришел майор в очках из парткомиссии, с ним сержант-фотограф с «лейкой» и еще кто-то из батальона. В глубокой нише окопа, под самым носом у немцев, я был принят кандидатом в члены партии и тут же сфотографирован на белом фоне простыни, которую за моей спиной держали Тесля и Саук. Далеко в тылу остался тот окоп, от него пройдено много километров на запад. На тех километрах остались тоже окопы, траншеи, окопчики, землянка, огневые позиции, вырытые наспех под огнем в полный профиль, и могильные холмики около них — одинокие и кучками, где оставались мои знакомые и незнакомые сослуживцы. Где-то там остались навечно и однополчане: Куценков, Юрченко, Фидаров, Козикман, Новиков. Всех не пересчитать.

Заснул как-то незаметно и крепко. Не слышал, как сменялись часовые, как на моих голых ногах оказался полушубок, положенный кем-то из солдат.

Утром я вернулся в расположение артсклада. Меня встретил начальник склада, выбритый, отдохнувший, как ни в чем не бывало.

— Приказано навьючить лошадей снарядами и доставить на огневые. Должны еще подойти человек тридцать солдат из тылов. На себе понесем патроны, гранаты, мины на передовую, — докладывал старший техник-лейтенант. — Я возглавлю этот караван. Дорогу теперь знаю, — улыбнулся он. — А вы отдохните, скоро придут слушатели в «академию».

Отдыхать мне не пришлось, да я и не думал об этом. Прибежал связной из тылов дивизии и сказал, что меня вызывают к командующему артиллерией.

— Да, — сочувственно протянул начальник склада. — Кто же знал? Можно было бы и не месить ночную грязь, а заночевать в штабе.

— Дорога мне тоже хорошо знакома. Выстраивай свое войско, я поведу его, а ты оставайся, — предложил я старшему технику-лейтенанту.

— Нет, приказано мне.

И опять мы пошли той же дорогой, к передовой…

31

31

В тылу остались многие большие и малые реки, навсегда засевшие в память рубежи войны, как зарубки на коре живого дерева. Впереди их тоже было немало — водных преград, которые еще предстояло форсировать.

В июньские дни 44-го все чаще и чаще называлась Березина. Она была впереди, где-то совсем рядом, среди лесов и болот.

Солнце сидело еще где-то за лесом, а полк уже спешил к этой реке, с которой навечно для нас связана слава русского оружия и ратные подвиги армии фельдмаршала Кутузова.

Мягкое летнее утро с тишиной и повисшей на траве росой будто бросало вызов войне. Светлее становилось в душе каждого, кто шагал сейчас по этому проселку, и хоть на какое-то мгновение освобождало от тяжелых мыслей, накопившихся за тяжкие дни войны. Казалось, не слышно было растянувшегося батальона на проселке. Только поскрипывание обозных повозок да топот лошадей, тащивших пушки полковой батареи, обнаруживали движение колонны.