— Стой, кто идет? — окликнул меня часовой.

— Свои. Я к командиру батареи Фурману. Фамилия моя — Гаевой…

Часовой не сразу признал меня в темноте. Задавал вопросы, пока я не сказал, что недавно был у комбата в гостях. От часового я узнал, что батарею «перетащили тракторами на новое место». Остались только ящики со снарядами, неисправная автомашина, кое-какое имущество и их двое для охраны. Солдат мне очень сочувствовал, что я ночью, в такую темноту, по непролазной грязи пришел к ним.

— Однако неотложное дело у вас? — озабоченно заключил солдат.

— Да, конечно…

— Чем же вам помочь? Может, до утра у нас останетесь?

В лесу стояла тишина. В темноте едва угадывались шатры вековых елей, от которых шел душистый запах хвои. Солдат с его тихим голосом казался мне у этих елей очень низеньким, маленьким, крохотным существом. Я раздумывал, что мне делать, так как на огневых не оказалось командира. Часовой стал рассказывать о своих пимах, которые за день промокли, и ему пришлось надеть ботинки и обмотки. Передо мною стоял сибиряк — старый добрый русский солдат.

— Оставайтесь, однако, — снова услышал я. — Места у нас хватит.

— А вода есть у вас?

— Как же без воды? Пойдемте в землянку. Там спит мой сменщик. Может, чайку, однако, согреть?

— Это было бы то, что нужно.

— В котелке на печке у нас был кипяток, однако, поди, остыл.

В землянке пахло свежей хвоей. В печке, сделанной из немецкой железной бочки, еще не прогорели угли.

Часовой хотел было разбудить своего напарника, но я попросил не тревожить. У печки лежали сухие дрова. Он подбросил еще в огонь, поставил на печь котелок с водою.

— В один миг закипит, — хлопотал у печки солдат.

Потом подал мне кружку, ложку и откуда-то достал маленький кулечек сахара — меньше чем полстакана. Я попытался отказаться от сахара, но солдат тихим голосом, почти шепотом, попросил:

— Не стесняйтесь. Что за чай без сахара? Пейте. Я пошел.

Он вышел из землянки, а я принялся стаскивать сапоги.

В печке уже бушевало пламя, закипала вода.

Я выпил две кружки кипятка, стараясь как можно меньше расходовать сахар. Потом растянулся на хвое, мокрыми ногами к печке, испытывая необыкновенное блаженство от тепла, выпитого чая и лесной тишины. Усталость не дала сразу сомкнуть глаза. В темноте приходили разные мысли.