— Письмо, товарищ капитан, из того же села… Будете читать?
Мне не хотелось прикасаться к конверту, да не настаивал и Кузьмич. Но на этот раз я увидел на конверте знакомый — материнский — почерк.
«Дорогой мой сыночек, — писала мать, — спасибо добрым людям, что они помогли нам найти тебя. Все слезы я выплакала по тебе. Выходит, не зря. Откуда же на нас свалилось такое горе? Каждый раз, как показывается почтальонша, признаюсь тебе, мой сыночек, я крестилась украдкой. Пройдет почтальонша по селу, и доносится плач то из одной, то из другой хаты. Люди стали бояться ее. А при немцах было похоже, что мы попали на Страшный суд. Не знаю, как выжили. Коля тифом болел. Немцы хотели его застрелить. И меня тоже. Я загородила его собой и не давала стрелять. А он лежал в бреду и ничего не помнил. Помнишь, на черепичной крыше кузни было выложено большими красными буквами «Серп и молот»? Немцы от этого так взбесились, что перебили всю черепицу. Тетка Мирина получила на Володю и Кирилла похоронки. Кирилл пропал без вести, а Володя погиб где-то в чужих краях. Валится она, бедная, с ног от такого горя. Как же ей помочь? Ты напиши ей, сыночек. А о нас не беспокойся…»
«Дорогой мой сыночек, — писала мать, — спасибо добрым людям, что они помогли нам найти тебя. Все слезы я выплакала по тебе. Выходит, не зря. Откуда же на нас свалилось такое горе? Каждый раз, как показывается почтальонша, признаюсь тебе, мой сыночек, я крестилась украдкой. Пройдет почтальонша по селу, и доносится плач то из одной, то из другой хаты. Люди стали бояться ее. А при немцах было похоже, что мы попали на Страшный суд. Не знаю, как выжили. Коля тифом болел. Немцы хотели его застрелить. И меня тоже. Я загородила его собой и не давала стрелять. А он лежал в бреду и ничего не помнил. Помнишь, на черепичной крыше кузни было выложено большими красными буквами «Серп и молот»? Немцы от этого так взбесились, что перебили всю черепицу. Тетка Мирина получила на Володю и Кирилла похоронки. Кирилл пропал без вести, а Володя погиб где-то в чужих краях. Валится она, бедная, с ног от такого горя. Как же ей помочь? Ты напиши ей, сыночек. А о нас не беспокойся…»
В конце письма мать наказывала мне беречь себя, сообщала полевую почту отца, воевавшего где-то на огромном советско-германском фронте.
Я еще раз перечитал письмо и опять ничего не нашел о ней самой. Она не написала даже о своем здоровье, хотя ее давно уже мучил жестокий ревматизм. Находясь дома, я слышал по ночам тихие стоны матери. Но по утрам она, как всегда, поднималась раньше всех, хлопотала у печи, собирала нас в школу, отца на работу, а потом и сама спешила поспеть в бригаду.