— С ним нет связи. Он уже снялся. Я могу опоздать.

— Найти его. Не найдешь — сам прочеши и сразу же возвращайся.

Легко сказать — разыщи Иванникова. Где находился в это время его батальон, никто не знал.

Я хотел было высказать свое мнение в отношении фольварка, но, встретив вопросительный взгляд подполковника, промолчал. Как всякий начальник штаба, он не любил возражений и рассуждений. Что касается «сам прочеши», то подобные приказания я не раз слышал от него. Они рассчитывались на сообразительность, которую он настойчиво развивал у подчиненных, пользуясь методой Суворова.

Батальон Иванникова на левом фланге полка должен был поддерживать локтевую связь со своим соседом. Большой разрыв между ними мог принести немало неприятностей тому и другому, если немцы его обнаружат. Я решил идти примерно по центру участка батальона, смещаясь немного к линии разграничения.

Перестреливались где-то впереди. Наверное, я шел по коридору, образовавшемуся между полками. Холмистая местность и небольшие рощицы не позволяли видеть далеко вперед. Прошел я, по моим подсчетам, не меньше пяти километров, но так и не встретил ни одного нашего солдата. Тогда я направился на небольшую высотку, надеясь с нее заметить батальон Иванникова. Поднявшись на самую макушку, я увидел метрах в пятистах, около фольварка, который надо было «прочесать», большой дом с остроконечной черепичной крышей, конюшню и другие постройки. Посмотрев на дом в бинокль, я понял, что там нет ни одной живой души, и, долго не раздумывая, направился туда.

К дому вела длинная аллея могучих деревьев. Все это напоминало мне помещичью усадьбу в средней полосе России — конечно, по книжным картинкам.

Перестрелка теперь слышалась справа и слева. Это меня настораживало, но оставалось одно — самому прочесать фольварк и доложить начальнику штаба о выполнении задания.

Под вековыми липами, от которых шел терпкий аромат, я не спеша приближался к дому. Еле уловимое нежное жужжание пчел настраивало на мирный лад.

— Кто есть живой? — спросил я громко у калитки.

Сначала никто не отозвался. Пришлось еще раз повторить. Тогда из-за дома вышел здоровенный мужчина лет сорока в клетчатой рубашке и в сапогах с высокими голенищами.

Он шел ко мне с недобрым, хмурым лицом. Мужчина никак не был похож на простого крестьянина-поляка, которого сразу можно узнать по уже знакомым мне манерам, по одежде, по разговору. «Наверное, хозяин», — мелькнуло у меня в голове. Перед этим детиной и чувствовал себя жидковатым подростком.

Ни одной доброжелательной черточки на лице, ни одного располагающего жеста. Он что-то сказал, но я ничего не понял. Пристально рассматривал меня и, как мне показалось, был крайне удивлен моим появлением. Видно, он впервые столкнулся с советским офицером. Значит, на этом фольварке никого из наших не было. Это меняло положение. Где-то недалеко могли быть немцы. Да и хозяин меня все больше настораживал. Кто знает, что у него на уме и как он себя поведет? Он видел, что за мной никого нет.