Пришлось вернуться. Передо мною предстала страшная картина, еще невиданная за все прошедшие годы войны.

Между двумя соснами был растянут и привязан к деревьям веревками за руки и за босые ноги наш боец или командир без гимнастерки. На его впалом животе виднелось множество колотых ран, нанесенных ножом или плоским штыком. Тут же лежало четверо расстрелянных красноармейцев. Бочкарников и Романенко молча стояли около них, пока я не подошел. Потом, едва успевая, поспешили за мною.

Возвращались мы молча.

Лейтенант Сидорин построил роту, проверил снаряжение. Спрашивал, все ли собрали мины, не забыл ли кто-нибудь лопат и другого имущества?

Мимо нас под конвоем автоматчика шли понурые пленные, захваченные в этом бою. Их было человек десять. На лице одного виднелась свежая рана. Осколок или пуля задела глаз, и на его месте зияла глубокая рана.

— Товарищ старший лейтенант, куда их вести? — обратился ко мне красноармеец.

Я тоже не знал, куда их вести и как с ними поступить. Пока я раздумывал, чем помочь бойцу, из хаты вышла пожилая женщина, не похожая на белорусскую крестьянку. По одежде и по всему облику было видно, что ее откуда-то занесло в эту деревню. Я видел, как она ужаснулась, увидев немца с выбитым глазом и окровавленным лицом. Видя, что никто из пленных не сделал ни одного жеста, ни одной попытки помочь раненому и что он сам даже не пытался вытирать кровь на своем лице или закрыть рану, она не выдержала. Побежала в хату и тут же вернулась с кружкой воды и белой широкой лентой, очевидно оторванной от платка. Ее губы шевелились, она что-то про себя шептала, глубоко пораженная увиденным. Посматривая на нас, приблизилась к раненому.

— Стой!.. — закричал на нее Романенко.

Женщина в растерянности остановилась между пленным и нами, не зная, как ей поступить. Раненый не сделал ни малейшего движения. Другие немцы тоже стояли безучастно, как будто бы их все это совершенно не касалось.

Я не узнавал Романенко. Лицо его стало свирепым, глаза горели, шевелились ноздри, он весь дрожал. Им овладела страшная ярость, после того что мы только что видели в лесу. Кроме меня и старшины, никто не знал и не догадывался о причинах такого состояния лейтенанта.

— Посмотрите на них, извергов! Они наслаждаются кровью. Для них это высшее арийское блаженство. Без крови они не могут, как и их фюрер! — кричал Романенко.

Только последнее слово произвело какое-то впечатление на немцев, и они уставились на лейтенанта.

Бойцы роты тоже не стеснялись в выражениях, поддерживая командира взвода. Но уже через некоторое время все притихли. Они смотрели то на меня, то на Романенко, то на женщину и ждали.