Переводчик заговорил с немкой, но она ему довольно равнодушно ответила, что солдат в этом уже не нуждается.

Через некоторое время мы догнали батальон Иванникова. Раненого комбата при нас укладывали на повозку для отправки в госпиталь. Начальник штаба развернул карту и, показывая своему батальонному коллеге разграничительную линию, отчитывал его за образовавшийся широкий коридор на стыке полков.

— Скажи ему спасибо за то, что выручил, — указал на меня начальник штаба. И добавил для меня лично: — Оставайся в батальоне вместо Иванникова. Я доложу командиру полка.

— Надолго?

— Там видно будет.

34

34

Впереди было еще много немецких хуторов. Полки дивизии повернули на северо-запад к границам Восточной Пруссии. Уже где-то далеко в тылу, словно на другой планете, остались брянские леса и затерявшийся в них на крутом берегу Десны городок, в котором жила Валя. После того памятного разговора с помощником начальника штаба, капитаном Акишкиным, я перестал ей писать. Потом не раз сам себе выговаривал за то, что не отвечал на ее письма, но принятое решение не нарушал. Часто перебирая в памяти тот единственный разговор с ней, ловил себя на мысли, что она не успела мне рассказать о себе. Что-то было не досказано, какие-то намеки так и остались не понятыми мною намеками. И все же я очень обрадовался письму Вали, вспомнившей вдруг обо мне. Она не упрекала меня ни в чем, писала о больной матери, о намерении поступить в институт, о своем отце, который тоже находился на фронте, высказывая надежду получить от меня ответ. И эта надежда показалась мне искренней. Я поверил в нее. Не откладывая в долгий ящик, сразу же принялся за письмо. Валя ответила мне также быстро. Переписка возобновилась. Я много раз перечитывал ее последнее письмо, в котором она приводила слова матери, настойчиво советовавшей ей держаться меня. Это звучало как завещание матери перед смертью. Теперь осталась она с младшим братом под крышей памятного мне дома вдвоем.

В раздумьях над этими строками застал меня неожиданный вызов к командиру полка.

Полковник Лапшин принял меня в просторной комнате крестьянского дома и почему-то сурово и подчеркнуто официально выслушал мой доклад. Его строгое лицо, изрезанное глубокими морщинами, было насуплено. Еще по дороге я перебирал все последние события и не нашел никаких фактов, за которые можно было ожидать разнос от начальства, но тучи сгущались, надвигалась гроза.

— Читай, — протянул он мне конверт-треугольник, а сам заходил вокруг меня. Я стоял, читал письмо, содержание его обрушилось на меня как снег на голову. Стиснув зубы, я едва сдерживал себя. Меня вдруг затрясла мелкая лихорадка. Дочитав последнюю строчку и задыхаясь от волнения, я выпалил: