Полковник положил трубку, сильно потер морщинистый лоб, как бы припоминая, на чем остановился наш разговор, но так и не вспомнил или решил к этому разговору больше не возвращаться.

— В роще, справа от хутора, слышен гул танков. Возвращайся и доложи, что там происходит.

— Есть!

— Будем считать, что между нами произошел мужской разговор, — примирительным тоном добавил полковник и посмотрел на меня спокойнее.

Ему не хотелось отпускать меня с таким мрачным настроением, когда в роще перед окопами батальона гудели немецкие танки и в любое время мог разгореться жестокий бой.

— Разрешите идти?

Лапшин медлил с ответом, наверное почувствовав, что ссылка на мужской разговор не достигла своей цели. Мне же хотелось быстрее убежать от него. Полковник готов был дружески похлопать меня по плечу, но, встретив обиженный взгляд, проронил:

— Иди.

Я приложил руку к пилотке и вышел. Часовой, увидев меня, посторонился. Я не шел, а бежал, ничего не видя перед собою, спотыкаясь. Мне хотелось плакать от душевной боли и злости.

Письмо было анонимным! Это почти снимало все обвинения, тем более что я не хотел в них верить.

К моменту моего прихода на НП батальона на нейтральном поле чадил черными клубами дыма фашистский танк. В нем рвались снаряды, потрескивали, как дрова в печке, патроны. Другие два танка быстро удалились в рощу. Их не было видно и слышно. Тесля, вызванный мною из роты, на дне окопа готовил мне бутерброды, а офицер-артиллерист выдавал команды на огневые батареи, которые обстреливали рощу. Перегорев душой, я и в обстановке не находил ничего тревожного. Эту уверенность поддерживал и артиллерист, который слишком уж методично корректировал огонь батареи и сожалел, что удалось подбить только один танк. Я покрутил ручку телефонного аппарата, услышал ответ связиста, но тут же передумал докладывать командиру полка по телефону.

— Кузьмич, собирайся, пойдешь с донесением к командиру полка.

— Я готов, — ответил Тесля. — Погодка не совсем та, но ничего…

Погода действительно была не совсем, как ее определил Тесля.

Начался дождь. Скоро мы все промокли, а шквал воды волнами проносился над нашими окопами и временами густой пеленой скрывал рощу и немецкие траншеи.

Пока я писал донесение командиру полка, Тесля прикрывал меня мокрой плащ-палаткой, но дождь все же хлестал, и капли воды попадали на бумагу. Строки, написанные химическим карандашом, кое-где расплывались. Проще было доложить по телефону. Тесля поглядывал на меня прищуренными глазами, от которых ничто не ускользало.

— Почту приносили? — спросил я Теслю, чтобы занять его чем-нибудь.