– Племяш, недосуг. Вота сдам лошадь, получу квитанцию на шкуру, тады и пообедаем. Можно и по рюмашке опрокинуть со свиданицем. А там скумекаем, как добраться до Новин.

– Чего кумекать в такую сушь: возьмем «мотор» и с шиком подкатим к нашей Параскеве-Пятнице! – бахвально предложил гость.

– Ну-ну, молодым хвастать, а старикам хрястать. Тады, будь по-твоему. Пушшай знают в Новинах веснинскую породу: как бы жизня не вышибала нас из седла, а мы все на коне!

Дядя подвел к крыльцу сивку, взгромоздился на его костлявую хребтину, прикрытую стареньким половиком вместо седла, который и бросить не жалко, а затем затребовал у племяша его чемодан.

– Сколько ж теперь лошадей осталось в деревне? – спросил гость, как только они двинули на городскую окраину.

– Дак, разъединственную и ведем на бойню.

– И не жалко с «разъединственной»-то расставаться?

– А чего жалеть пропастину, ежель она изжила свой век, – махнул рукой дядя. – К тому ж, молодь-то и запрягать уже не умеет.

– А мне жалко Дезертира. С тех пор, когда чубарый на излете лета сорок первого, весь израненный, колчей прихомылял с фронта домой, я и мужиком-то себя помню, – признался рыбарь. – Ты-то, крестный, воевал, потому и не знаешь, а ведь мы с нашей бабой Грушей выхаживали его всю осень и зиму. Пришла весна, и я стал на нем пахать и боронить огороды… Да если разобраться, он мне – родной братан!

И от этих, казалось, уже было напрочь забытых воспоминаний на благополучного гостя-земляка накатило горько-веселой блажью:

– Крестный, а что если я сейчас возьму я выкуплю своего ровесника? Сколько бы он ни стоил! Выкуплю и пусть живет наш корноухий однодеревенец на радость новинской ребятне, раз стал в округе «разъединственной» лошадью. А то вырастут и не будут знать, какой водился в нашей лесной стороне одомашненный зверь… Надо, на его житье-бытье буду и деньги присылать по аттестату!

– Пустое глаголишь, племяш, – урезонил Данила Ионыч расхорившегося любимого сродника. – Дураком назовут тебя наши правленцы, а твой дарственный пенсион пропьют себе на потеху, раз сивый мерин стал бесполезной животиной. К тому ж, эта пропастина уже ничего не стоит. Сунь бутылку приемщику, и он с превеликой радостью выпишет квитанцию на шкуру, хоть на мерина, хоть на каурую кобылу, хоть – на твою и мою. Жуть, как все стало просто в нашей жисти!

От шутейной подсказки рыбарь, взбрыкнув дурашливым жеребенком, тут же побежал через улицу к гастроному.

Вернулся он, для верности дела, с двумя бутылками водки, лихо держа их за горлышки, как гранаты за ручки, и прежде чем сунуть этот осергученный «боезапас» в дядину линялую противогазную сумку, он на полном серьезе поворожил ими перед понурой мордой сивого мерина: