- Поговорим откровенно, брат,- сказал он, подвигая к себе одно из кресел и садясь рядом с братом.- Поговорим впервые за восемнадцать лет,- добавил он спустя минуту.

- Я слушаю тебя, Миколай,- ответил граф, и в его голосе слышалось сильное волнение.

Староста опустил голову и некоторое время сидел молча…

- То, что я сразу открыл тебе тайну своей смерти,- заговорил он наконец,- есть лучшее доказательство моего доверия. Не думай, что, ослепленный злобой и ненавистью, я бросаю тебе обвинение перед портретами наших предков, здесь, где жива еще память о нашем с тобою отце.

Граф опустил глаза и нахмурился.

- Но ты позволишь мне, наконец, оправдаться пред тобою? - сказал он более твердо.

На губах старшего брата появилась горькая улыбка.

- Оправдаться! - проронил он и замолк.

Граф Зыгмунт торопливо продолжал:

- Я не хочу и не мыслю снимать с себя вину, но столь сильного гнева с твоей стороны я все-таки не заслужил.

Горькая улыбка вновь промелькнула на устах старосты, а Костя Булий, который с самого начала этой сцены ретировался в противоположный угол зала, громко и горестно вздохнул.

- Что ж, попробуем объясниться,- сказал старший брат.

- Я слушаю твои обвинения, Миколай.

На угрюмое лицо Миколая Жвирского набежала печальная тень.

- Ты прости меня, Зыгмунт,- проговорил он, слегка запинаясь,- но чтобы стало более понятно, мне придется задеть еще одну дорогую тебе особу.

- Мою мать! - воскликнул граф.

- Мою мачеху,- прошептал его брат и склонил голову на грудь.

Вся кровь бросилась графу в лицо.

- Вот уже десять лет, как она покоится в могиле,- проговорил он тихим и дрожащим голосом.

- И вот уже десять лет, как я простил ее и совсем не хочу оскорблять ее память. Без обиды и неуместных упреков я упомяну лишь о том, чего нельзя избежать!