— Стреляйте, идиоты!

Он злился, что его люди застыли столбами и без приказа и не думали пошевелиться. И в то же время отчетливо понимал: пришел конец, которого все они ждали, тщетно пытаясь списать тревожное покалывание в промежности на похоть.

Толпа забурлила, отступая. И прямо перед тем, как началась стрельба, заплаканной Эсси явилось видение. Крепко прижав к себе Соломона, она пятилась, хотя ни одно дуло и не было направлено на нее.

И тут грянул гром.

1:5

Раздались выстрелы. Одни упали, другие кинулись врассыпную. Зик, Малакай и Джонатан припустили за убегавшими, смеясь, словно играли в догонялки. Но были и те, кто бросился в атаку. Так началась Славная Ночь, которой Джеймс так боялся. Грохотали выстрелы, метались люди, половину которых он не мог рассмотреть из-за темноты и дыма, валившего от их горящего приспешника. Однако же он по-прежнему знал, в кого целился. Если бы тот проклятый черномазый на него не напал, возможно, он бы уже разрушил чары.

Джеймс поднялся, и ноги сами понесли его куда-то сквозь потасовку и вопли. Споткнувшись, он снова упал, затем встал, оглянулся и, убедившись, что никто за ним не следит, зашагал быстрее. Он так и не понял, как в темноте умудрился добрести до границы плантации. Наверное, ноги сами вынесли его в ту ее часть, которую он знал лучше всего. Как бы там ни было, он оказался в самом дальнем краю «Элизабет», куда не добрались еще ни побоище, ни пламя, ни кровь. Все равно он ничем не мог помочь. И вовсе не считал себя трусом из-за того, что стоит тут, с ружьем в руках, укрывшись за деревьями, а бойня продолжается где-то там без него. Он видел, сколько их, они едва его не смели, так что плевать.

Он прикасался к женщинам так, как прикасались к нему. Они сопротивлялись, но ведь и он сопротивлялся. И они сдавались — так же, как и он. Джеймс давно понял, что таков порядок. Каждому в течение жизни доводится побывать и сверху, и снизу. И неважно, хороший ты человек или плохой. Раз ты живой, значит, с тобой что угодно может случиться. В этом мире — так же, вероятно, как и в том, другом, — все подчинено Его воле. А Он жесток и непредсказуем.

Наконец у Джеймса устали ноги. Заныли невыносимо, но вполне заслуженно. Он понял теперь: спасения нет, но можно попытаться отступить. Жаль только, что пришлось бросить Рут. Джеймс забросил ружье на плечо, направив дуло точно в небо. Светила луна, и повсюду лежали тени, пусть и не такие резкие, как те, что он видел днем. Его собственная тень указывала на восток. Что ж, отлично. В ту сторону он и зашагал, спотыкаясь о камни и отмахиваясь от насекомых. И наконец добрался до такого густого леса, сквозь который ни одному человеку было не пробраться. Джеймс вломился в чащу, расцарапав лицо и руки о ветки. Теней здесь стало больше, и все оказались крупными, куда длиннее его собственной. Они метались, то ли сражаясь друг с другом, то ли только готовясь к сражению. А одна внезапно зашумела. Но такого ведь не бывает? Тени не издают звуков!