– Скорее, про то, что последовало за ним. У нашего томского друга язык без костей. Посмотри, – Бобров протянул ему распечатку.

Стригоев пробежал глазами, откашлялся. Поправил черный галстук, который вдруг слишком сильно стал сжимать ему шею.

– Это неприятно.

– Очень, – кивнул Бобров. – Поэтому Управление расформировывается.

Стригоев замер.

– Подождите, но мы ведь все эти годы… Из-за такой ерунды…

– Не ерунды, – Бобров достал большую кружку кофе откуда-то слева и отпил. Кружка не дымилась. – Я же предупреждал: не надо слишком давить, не надо слишком светиться! Нет, обязательно было делать вот так.

– Раньше работало, – проворчал Стригоев.

– Раньше публика была другая! – воскликнул Бобров. – А теперь что? Ходим, раздаем посылы и угрозы – и вот тебе на?

– И что теперь будет? – после минутной паузы спросил Стригоев. Впервые за многие годы он почувствовал первобытный, животный страх.

– Ну, я буду писать роман и засяду за статьи, – вздохнул Бобров. – Наверное, на какое-то время отойду от политики. А разбираться с вот этими всеми, – он ткнул в распечатку, – будем потом; но этим уже пусть другие люди занимаются.

Стригоев не сразу осмыслил услышанное.

– А что же я?

– А ты, ну, – Бобров почесал подбородок. – Если успеешь, можешь уехать из страны. Тебе препятствовать никто не будет. А если нет, – он посмотрел на Стригоева и улыбнулся. – То тогда как получится.

Стригоев не выдержал и вскочил со стула:

– Погодите, это с чего я должен уезжать куда-то? Здесь вообще-то моя страна, моя родина!

– «А г’де твоя родина, сынок? Сдал Г’орбачев твою родину американцам – шоб тусоваться красиво! А теперь твоя родина две войны и Крым просрала. Русских людей в Прибалтике – сдала! Сербов на Балканах – сдала! Родина… Сегодня родина там, где задница в тепле, и ты лучше меня это знаешь!» Впрочем, нет, вот как раз ты – этого не знаешь… А вот я, в отличие от тебя, всегда работал ради собственной выгоды, а не ради идеалов, – улыбнулся Бобров. – Макиавелли писал: «Нанося обиду, стоит устранить возможность мести». А ты что сделал? Нет бы тонко работать по театру, но нет же – надо размахивать кулаками: я, патриот… – Бобров с грустью посмотрел в окно. – Да, не видать мне почетной пенсии во главе театра Шевченко, спасибо тебе, удружил. Одна радость – хорошо мы все-таки Леонова по носу щелкнули.

Стригоев снял очки и теперь зло смотрел на него глазами разного цвета.

– Ой, давай только без этого, на меня так сегодня уже насмотрелись, – отмахнулся Бобров. – Всё, вахта окончена, свободен.