Домна передавала еду, лечащий врач, серьезный и молодой, осматривал Андрюшу и делал назначения, Ксения скрупулезно их выполняла. Температура у ребенка спала только через неделю, и тогда же она впервые смогла уснуть. Точнее, провалиться в сон, так была измотана.

Она проснулась около четырех часов утра. Ксения всегда узнавала это время по острой тревоге, которая ее охватывала еще во сне и длилась по пробуждении. Но сейчас это не тревога была, а что-то необъяснимое. Сердце билось так, что чуть не выпрыгивало из горла, руки дрожали, холодный пот заливал спину.

«Может, я все-таки заразилась скарлатиной?» – подумала она.

Это было бы естественно. Но не показалось убедительным объяснением. Да и горло не болело, и лихорадки не было.

Андрюша спал, раскинув ручки и почти столкнув ее с кровати. Она коснулась губами его лба – температуры не было и дышал он ровно. Ксения спустила босые ноги на пол и, сделав шаг, раздвинула шторы. Было полнолуние, занесенный снегом больничный парк лежал перед нею как на ладони. Сергей шел по расчищенной дорожке между деревьями. Она подумала, что у нее галлюцинации. Но уже через мгновенье поняла, что в самом деле видит его. Она поняла это по удару, которым счастье чуть не сбило ее с ног.

Ксения схватилась за оконную раму, пытаясь ее открыть, и поняла, что это невозможно, на окнах не было даже ручек. Она царапала раму, ломая ногти, но все было бесполезно. Стала колотить кулаком в стекло. Рамы были двойные, Сергей не слышал, как она стучит, и уже сворачивал за угол больничного корпуса. Она поняла, что сейчас он скроется из виду, и искала уже, чем бы разбить стекло… Как вдруг он остановился и медленно обернулся. Шагнул с тропинки в снег. Рванулся, чуть не упал, поймал равновесие, рванулся снова… Остановился перед окном, по колено в снегу.

Его лицо, освещенное луной, было так близко, что Ксения видела каждую черту яснее ясного. От того, что она и мысленно никогда не отводила от него взгляда, сейчас ей была заметна произошедшая с ним перемена. Она была не внешнего, а внутреннего свойства. Внешне он не переменился совсем, разве что морщинки у губ сделались резче. Но никогда прежде он не смотрел на нее с такой тоской и робостью.

– Что ты, Сережа? – сказала она. – Я тебя люблю.

Стены старой Морозовской больницы были так массивны, и расстояние между двойными оконными рамами так велико, что он не мог слышать ни слова. Но услышал. Не понять этого было невозможно, и она поняла – по тому, как переменились его глаза. Такой ослепительный свет пробился сквозь их стоический холод, что Ксения на секунду зажмурилась. Но тут же открыла глаза и засмеялась от счастья.