– My dear Kassy, – сказал он и засмеялся тоже.

Так они стояли, глядя друг на друга и беззвучно друг для друга смеясь.

– Боялся, что тебя не застану, – сказал он наконец.

– Почему? – спросила она.

– Домна говорит, ты не болела скарлатиной в детстве.

– Ну и что?

– И можешь заболеть. И это будет для тебя опасно.

– Это ерунда, милый мой.

– Совсем не ерунда!

Он сказал это до того серьезно, что она улыбнулась. И только теперь сообразила, как это странно, что она не слышит его, но понимает каждое слово, и для него это тоже так.

– Когда ты приехал? – спросила Ксения.

– Час назад.

Она вдруг поняла, что его не пустят в больницу. И ее не выпустят – только вчера врач сказал, что ей и Андрюше придется оставаться здесь еще две недели, таков срок карантина.

«Ну уж нет! – сердито подумала она. – Утром потребую, чтобы отпустили. Нет – в окно вылезу».

Вылезти в зарешеченное окно, к тому же в одном больничном халате и бесформенных тапках – всю одежду у нее забрали в приемном покое, – вряд ли было бы возможно. Но она не стала об этом думать.

– Я боялась, что тебя уже нет на свете, – сказала Ксения. – Но знала, что этого не может быть.

– Вообще-то может. – Он улыбнулся. Ее бестолковости, конечно. – Но не верилось, что не увижу тебя и ребенка.

– Да! – спохватилась Ксения. – Сейчас!

Андрюша не проснулся, когда она взяла его на руки и поднесла к окну. Что было в глазах Сергея, когда он смотрел на своего сына? Она различала в них растерянность и боль, все остальные его чувства были ей неведомы. Она понимала только их пронзительную запредельность.

– Похож на тебя, – сказал он наконец. – Очень.