Легко было узнать ее голос, хрипловатый от непрерывного курения.

– Ну нет, – возразила Наташа. – Такие вещи сразу заметны. А она – весталка. С гетерой не перепутаешь.

– Не обязательно быть гетерой, чтобы завести роман, – возразила Елена Александровна.

– А кто ее муж, не знаете? – поинтересовалась третья собеседница; от волнения Ксения не поняла, кто это.

– Интереснее было бы знать, где он, – хмыкнула Наташа. – И почему с ней не живет.

– Девочки, перестаньте сплетничать, – укорила Елена Александровна.

– Мы не сплетничаем, а просто интересуемся. Согласитесь, странно, когда молодая женщина годами ждет какого-то мифического мужа. Как Пенелопа, ей-богу!

– Не странно, а просто глупо, – заключила Наташа.

Ксения поставила коробочку с пирожными на стеллаж и потихоньку вышла. После этого она не приходила в библиотеку несколько месяцев, но потом решила, что не стоит терпеть книжный голод из-за обычных женских сплетен.

Домна говорила о ее положении:

– Такой, значит, твой крест.

Сама Ксения не считала ни глупостью, ни крестом то, что – скорее всего, действительно мифически – связывало ее с Сергеем теперь. Но и названия этому не знала. Любовь? Но в любви жизнь проявляет себя самым сильным образом, ей не понаслышке это известно. А ее нынешняя жизнь бледна, бессмысленна, и ничего сильного нет в каждом ее дне, и не может ее напитать иссякающий ручеек писем.

Дети записали задание на лето и с радостью вскочили из-за длинного стола. Занимались они вообще-то с удовольствием, но каникулы! Конечно, это удовольствие посильнее, чем самые распрекрасные уроки. Ксения проводила их в прихожую и только вернувшись заметила, что Павлик задержался в гостиной, где проходил урок. Вид у него был расстроенный.

– Что случилось, Павлик? – спросила она.

– Я в следующий раз всё-всё стихотворение выучу! – горячо проговорил он по-французски.

– Не сомневаюсь, – улыбнулась она. – Напомни, пожалуйста, в сентябре, чтобы я тебя сразу же спросила.

– Вы только не расстраивайтесь, – просительно добавил он.

«Его не проведешь», – подумала Ксения.

А вслух сказала:

– Почему ты считаешь, что я расстраиваюсь?