Разговор 2016 года
САТИ СПИВАКОВА Настоящие меломаны часто апеллируют к прошлому, вспоминая, что великие пианисты играли совсем не так, как сегодня. О том, как развивалось искусство игры на фортепиано за последние сто лет, мы поговорим с пианистом Николаем Луганским. Здравствуй, дорогой Николай!
НИКОЛАЙ ЛУГАНСКИЙ Добрый день.
С. С. Мне давно хочется именно с тобой поговорить о том, что есть русский пианизм, существует ли вообще такое понятие, и если да, то как в прошедшие десятилетия он менялся на фоне мирового музыкального ландшафта. В юности ты, вероятно, слушал записи старых мастеров или старые пластинки с исполнением легендарных пианистов.
Н. Л. Конечно, слушал, как и все, кто любит музыку. А уж кто учился музыке – тем более. Мои родители не музыканты, но у нас в доме были пластинки, часть из них – с записями пианистов. Тогда они, скорее, были молодыми мастерами; некоторые из них потом уехали. Были пластинки Беллы Давидович, Владимира Фельцмана; Мария Гринберг была, Татьяна Николаева, которая впоследствии стала моим первым педагогом. Разумеется, и Рихтер, и Гилельс были. Но они тоже еще не считались старыми мастерами.
С. С. Приходилось тебе слышать это вечное брюзжание, в основном от людей академической школы, что, мол, так, как раньше, теперь не играют, вот раньше была вдумчивая игра, настоящее музицирование, а сейчас все гонятся за блеском, техническим эффектом? Как ты считаешь, это веяние времени или и прежде так бывало?
Н. Л. Всегда так бывало. Люди вообще склонны считать, что так плохо, как сейчас, еще никогда не было. Но не потому, что они делают выводы об окружающем мире, на самом деле они говорят о себе, о своем восприятии этого мира. Уверен, что безумно много было интересного: пятидесятые – шестидесятые, даже семидесятые годы – это же золотой век русского пианизма. Но, думаю, и сейчас, как и сто пятьдесят лет назад, интересного очень много.