С. С. А кстати, исполнял ли Рахманинов сочинения других композиторов?

Н. Л. Конечно. Возможно, не так много, как Рихтер или Николаева. Из великих его записей это прежде всего Вторая соната Шопена, “Карнавал” Шумана и небольшие пьесы. Из концертного репертуара – Первый и Пятый концерты Бетховена, концерты Шумана и Листа. Навскидку скажу, что примерно половину его концертных программ составляли его собственные сочинения и половину – сочинения других композиторов. Он играл и классиков – Гайдна, Моцарта, ля-мажорную сонату с “Турецким маршем” Моцарта, к примеру. Но больше играл романтиков – Шумана, Шопена, Листа. Брамса, кажется, не часто играл. Но все, что осталось в записи, удивительно и заслуживает того, чтобы слушать, наслаждаться и изучать.

С. С. Давай еще раз вернемся к Гольденвейзеру. Существует сделанная в пятидесятые годы запись Прелюдии Шопена в его исполнении, с которой ты наверняка знаком. Эту запись можно охарактеризовать как артефакт эпохи. Перед нами пожилой человек, который изумительно слышит музыку, исполнитель с очень благородным звуком. Допустим, если бы Шопена вот так сегодня исполнили бы на концертной эстраде, по-твоему, что бы написал современный музыкальный критик?

Н. Л. Не знаю, что услышал бы музыкальный критик, могу сказать только о своем восприятии. То, что играет большой музыкант, – очевидно. Существенно то, что ему здесь, вероятно, уже за семьдесят пять лет. Отнюдь не многие пианисты после семидесяти пяти вообще могут что-то сыграть. Давайте не будем про это забывать. Играет он, на мой взгляд, прекрасно: очень серьезное, несколько интровертное музицирование. Александр Борисович не был прирожденным, как бы это выразиться, концертантом, какими бывают музыканты пусть и не такого масштаба, но приученные к сцене и, главное, к общению с людьми, умеющие мгновенно наладить контакт с залом. Я сейчас не о Рахманинове говорю, потому что, во-первых, он был гений, а во-вторых, концертирующий пианист, который знал, как общаться с живой музыкой, знал и то, что может с ее помощью делать с аудиторией все что угодно. Да, Гольденвейзер таким не был. Не обладал ни рахманиновской виртуозностью, ни его масштабом. Но он был прекрасным музыкантом. И я, например, с большим удовольствием слушаю эту прелюдию. Хотя не стану скрывать: существуют старые записи, скажем, Альфреда Корто, и там Шопен звучит действительно более “по-шопеновски”, более тепло.

С. С. Как раз о Шопене я хотела тебя спросить. Нет ни одного пианиста, который так или иначе не коснулся бы в жизни Шопена. При этом одни никогда не становятся шопенистами, другие, наоборот, на этом специализируются. Но для всех пианистов он, можно сказать, икона. А что такое Шопен для тебя? И как ты его слышишь?