– Ты Торстейн, брат Бьёрна?

– Да, – ответил я.

– Я Ульфар Крестьянин, – сказал он. – У меня нет никаких полей, но они называют меня Крестьянином.

Он перевел взгляд на меня, и я увидел, что один глаз у него был зеленым, а другой – голубым. Он коснулся меня одним топором и одарил меня самой странной улыбкой, какую мне когда-либо доводилось видеть. Наверное, когда-то Крестьянин получил сокрушительный удар в челюсть, и мышцы срослись неправильно, поэтому, когда он хотел улыбнуться, ему сначала приходилось открыть рот совсем как рыбе на суше, а потом он уже улыбался всем лицом, так что глаза терялись в морщинах и складках. Так он и стоял передо мной, пока не убедился, что я понял, что он улыбается мне; Ульфару было просто необходимо убедиться, что я понял, чего он хотел от меня. После этого он закрыл рот, и вся его веселость моментально исчезла с лица.

– Говорят, ты убил десять человек, – сказал он спокойно. – Я узнал это от людей, которые не врут.

– Да, это правда, – ответил я.

– И эти же люди говорят, что ты хромаешь, как и я.

– Да, и это тоже истинная правда, – подтвердил я, хотя, конечно, я не хромал так ужасно, как он.

Ульфар Крестьянин закинул древко на плечо и положил руку на верхний край лезвия, которое доставало ему до шеи.

– У меня нет полей, – повторил он. – Поэтому они называют меня Крестьянином. Это шутка, понимаешь?

И он снова раскрыл рот и улыбнулся мне, только на этот раз он еще и разразился смехом, который походил на хриплое тявканье.

– Мы будем подшучивать друг над другом, – сказал он. – И мы станем друзьями.

Звучало очень мило, подумал я тогда, но у меня было такое чувство, что что-то было не так с этим человеком. Улыбка снова исчезла с его лица, и он посмотрел на меня уже с совершенно другим выражением. Мне следовало догадаться, что он задумал, но это был всего первый день моего обучения, и я не имел ни малейшего понятия, как все должно проходить. Вскоре я получил удар топорищем в живот.

– Защищайся, – сказал он мне и ударил по руке. Не успел я поднять топор, как Крестьянин нацелился на мой лоб. Я выставил древко, после чего он выхватил оружие у меня из рук и разразился своим лающим смехом.

Так началось мое обучение. Бо́льшую часть первой половины дня он охотился за мной среди песчаных холмов, пинал меня, бил по рукам и плечам бесчисленное количество раз. Каждый раз, когда мне казалось, что я как следует держу топор и даже могу отражать удары, он применял какой-то прием, который вырывал топор из моих рук, и он падал мне на ноги или же открывал меня для удара. В тот день я узнал, что датский топор – которому суждено было стать моим – вовсе не простое оружие, как считали некоторые. Было очень почетно драться датским топором, и теперь я могу поблагодарить Ульфара, что он научил меня так им владеть. Это он поговорил с Вагном и Аслаком и убедил их доверить мне это оружие, потому что пристально наблюдал за мной с момента моего появления, этот старый Ульфар. Выбор в пользу датского топора сделали не только потому, что в четырнадцать лет я уже убил десять человек. Но еще у меня были проблемы с ногами, как и у него. Сражаясь с датским топором, у воина есть возможность держать большее расстояние с противником и ноги у него не так уязвимы, как у воинов со щитами. Но тот, кто сражался топором, должен был иметь отвагу, как у сына Одина, потому что в бою ему приходилось сражаться в одиночку. Именно воин с датским топором шел вперед, прорывая линию противника. Как полагали Вагн, Аслак и другие, вполне возможно, именно моя смелость позволила мне убить такое количество людей в столь юном возрасте. Вполне возможно, они думали, что я не гожусь ни для какого другого оружия. В результате решили, что датский топор станет моим оружием, и именно в Йомсборге я научился владеть им.