Но прошла весна, наступило лето, а корабли Олава так и не появились.

Перед самым летним жертвоприношением я начал валить деревья. Мне приходилось уезжать далеко в лес, чтобы найти деревья со стволами, из которых можно было бы сделать доски, но в конце концов забросил эту идею, приняв решение строить дом из камней и дерна. Сигрид помогала, а когда Свартур пригласил нас отведать свежесваренного пива, мы пили за то, чтобы боги помогали нам, чтобы мы выровняли склон и заложили камни для фундамента, а пашни давали хороший урожай. Те деревья, которые я уже срубил, я использовал для постройки сооружения для подъема. Я поставил стволы углом и соорудил салинг, закрепив все это сооружение на склоне крепкой веревкой, потому что дул ветер. Со всех сторон поляну окружали деревья, но она находилась на самом верху холма, который вел к побережью, поэтому когда поднимался ветер, его сильные порывы бушевали наверху. Деревья, смотревшие на море, были изогнуты и прижимались к земле, а когда начинался ветер, они скрипели, будто жалуясь на свою жизнь.

В начале лета мы проводили все ночи, в которые не шел дождь, там, где со временем должен был появиться наш двор, засыпая прямо под шкурой. Комаров не было, стояла теплая погода. Сигрид считала, раз уж я занялся строительством собственного дома и моя хромая нога не мешала мне, значит, я был хорошим хозяином. И Сигрид начала допускать меня к себе в те дни, когда она могла понести, но мне об этом она ничего не сказала.

Чуть южнее нашего места протекал ручей: он сворачивал между какими-то пологими валами, огибал южную часть поляны, а потом падал вниз с обрыва ростом с человека, стремясь к морю. Здесь почти каждый вечер мы с Сигрид могли спокойно стоять под струями воды, смывая с себя пот и землю. Мне уже начало казаться, что Олав стал толстым, ленивым, что он решил остаться в стране вендов, а мое время воина прошло и принадлежало прошлому. Мне предстояло стать крестьянином и рыбаком, и, как говорится, я был совершенно не против такого поворота в судьбе. Помню, как в один из вечеров на второй месяц после летнего жертвоприношения я как раз размышлял над этим. День выдался теплым, я стоял в одиночестве под нашим маленьким водопадом, а Сигрид готовила лошадей на нашем месте. В тот вечер мы собирались к Свартуру, я хотел договориться с ним, чтобы он дал мне посевного зерна и пару овец в обмен на то, что я помогу ему просмолить его шнеку.

Я только успел смыть грязь под струями воды и наклонился к омуту, чтобы намылиться мылом, сваренным Сигрид, как увидел человека. На нем были какие-то шкуры и лохмотья, лицо испачкано в саже, и сначала я его даже не признал. В одной руке он держал грубый лук из можжевельника, а во второй – две стрелы. За его спиной виднелась скрученная шкура и короткое копье. От его сапог остались лишь голенища, он стоял босой.