Я поднялся, но понял, что был еще пьян. Я постоял, пытаясь почувствовать пол под своими ногами, но потом плюхнулся на скамейку и взял кружку. Я до сих пор не могу понять, зачем я выпил еще пива. Я сидел за столом, Сигурд посмотрел на меня и ухмыльнулся, обнажив свои сточенные зубы, а потом повернулся к Торкелю.

– Здесь… И здесь… – Торкель показывал на черточки, которые он нанес на золу. – Вчера пришли еще корабли. Здесь. И здесь… Все это корабли Олофа. А здесь… – Торкель нанес длинную пунктирную прерывистую линию. – А это наши.

Сигурд в задумчивости погладил свою бороду, а потом снова посмотрел на меня.

– Ты, наверно, не понимаешь, о чем мы здесь толкуем?

– Нет, – ответил я, изо всех сил стараясь казаться трезвым, хотя бы на мгновение. – Я думаю, что понимаю. Корабли… Они ждут Олава.

– Олава Предателя, – уточнил Сигурд. – Так его зовет Свейн. Когда Олав пойдет от вендского конунга, Свейн поднимет жердь с насаженной конской головой и проклянет его. Если у него получится, то он лишит Олава головы и отправит ее по королевствам, чтобы люди глумились над ней.

– Олав предал его в Англии, – добавил Торкель. – Тогда-то он и взял четыре боевых корабля с серебром.

– Да, – кивнул я. – Я знаю.

Эти двое снова повернулись к карте, я слышал, как они говорили, что корабли скоро образуют сплошную линию от Ютландии до Сконе. Все проливы и фарватеры будут перегорожены. Здесь никто не ждал норвежского конунга, да и других тоже, проезжающих мимо. На суше стоял Даневирки, и я признался, что бывал там, что сам видел вал и частокол. Войско могло запросто прорваться через него, потому что вал был небольшим, да и людей, защищавших его, было немного, по крайней мере неподалеку от Воинской дороги, откуда я прибыл.

Торкель лишь покачал головой и объяснил, что Даневирки шел не через всю страну, занимая лишь часть земель на западе. Но Олаву не интересна суша. Ведь тогда ему придется покинуть свои корабли, и как же он тогда доберется до Норвегии? Помимо этого, он слыл морским конунгом. Олав не будет начинать войну на суше. Он захочет встретиться со своими врагами на море.

Эти двое продолжили свой совет. Дело высоких мужей и хёвдингов, подумал я, понимая не всё. Я взял свой топор, датский топор я оставил в шнеке, и потряс Эйстейна за ногу. Он лежал под столом и не просыпался, пока я не наклонился и не потянул за руку. Но Эйстейн не захотел идти со мной, он сообщил, что остается со Свейном. Здесь можно было заработать серебро, а на столе каждый вечер стояло мясо и пиво.

Так получилось, что я уехал один. Я ехал вдоль реки, ночь была холодной, а на ясном небе виднелись бесчисленные звезды. Я думал о Бьёрне и жалел, что рассказал ему о дочери. Если бы он сейчас спросил меня, что стало с Торгунной, я бы сказал, что не знаю, что Вагн с Торгунной уехали неизвестно куда, на юг или восток. Я же, видимо, пробудил в нем чувство отцовства или совесть, заставив его позабыть о безопасности, которую он нашел у Свейна. И снова мы были не вместе.