«Те штуки» были не что иное, как грубые морские сапоги, подаренные ему капитаном и приводившие бедного Туила в ужас.

Он со вздохом расстался со своим лубяным передником и принялся за обученье, начав с той принадлежности, без которой трудно себе представить цивилизованного человека, то-ест с рубашки. Туила беспрестанно засучивал рукава её, чтобы освежиться, как он говаривал. Только по прошествии целой недели, за рубахой последовали и парусинные матросские штаны, причем Туила первое время двигался с большой осторожностью, чтобы не цепляться широкими штанами за все предметы. Он боялся упасть.

Когда он увидал, как матросы лазают в своей узкой одежде по мачтам и реям, он забился в самый отдаленный уголок фрегата. По его мнению, эти люди должны были сейчас же свалиться и сломать себе или шею, или голову.

Но человек ко всему привыкает, даже и к парусиновым штанам, и таким образом спустя несколько недель, почтенный Туила щеголял уже в куртке и с галстухом, но все еще босиком. Сапоги свои он употреблял преимущественно для ловли ими крыс. Охоты на крыс, которые он устраивал при участии некоторых из матросов, были обыкновенно чрезвычайно добычливы, причем добычей пользовался не только разжиревший задумчивый корабельный кот, но и сам счастливый охотник, считавший крыс изысканным лакомством. Туила выбирал самого жирного из пойманных грызунов и поджаривал его на сковородке, специально для этого подаренной ему, и каждой раз утверждал, что давно не едал ничего подобного.

По временам на море показывались темными пунктами вершины гор отдаленных групп островов. Но судно шло с попутным ветром и весь его экипаж проводил спокойные, приятные дни, которые казались особенным блаженством после перенесенных разнородных впечатлений и способствовали исполнению некоторых частных желаний. Так, энергичный умный Туила выучился за это время грамоте. Он сиживал по целым дням, выделывая буквы и цифры, которые с самого начала отлично ему удавались. Дело в том, что – однажды он слышал разговор матросов о «дикарях» и после этого он стал добиваться, чтобы этот эпитет не мог быть к нему применяем. Из моряков было много неумевших ни читать, ни писать, Туила очень хорошо сумел это подметить, и, выучившись грамоте, не упускал случая ставить это на вид неграмотным бельм.

Аскот тоже много писал, но не стихов. Он начал дневник, в котором описывал родителям все приключения этого длинного путешествия, начиная с бегства своего из пансиона. Он предполагал отправить этот объемистый труд свой на родину с первым отходящим в Европу судном, приложив тут же и просьбу о назначении своем в число мичманов «Короля Эдуарда». Даже и теперь после всех бедствий и лишений он не мог примириться с мыслью о спокойной жизни, посвященной наукам, но его упрямое своеволие мало-помалу исчезало. Нередко он просил, где прежде не преминул бы приказывать, и добавлял: – если вы не можете мне этого позволить по чистому сердцу, то я лучше откажусь!