– Маркус! – воскликнул Антон.

– Да, он самый. Я не мог ввести этого человека в почтенный дом дяди, но тем чаще втихомолку видался с ним и поучался у него самым отвратительным теориям. – «Надо только ни с чем не сообразоваться», – поучал он между прочим, «а во всех обстоятельствах действовать по своему усмотрению. Что скажут об этом господа филистеры, это решительно все равно». – Конечно я все это тщательнейшим образом скрывал от дяди и тетки, но в душе моей бушевала буря. Теперь для того, чтобы упасть окончательно, мне недоставало лишь удобного случая, а таковой обыкновенно, в той или иной форме, но всегда не замедлит представиться. И мне он представился, и в ужаснейшей, неслыханной форме!.. Дядя получил совершенно неожиданно огромное наследство в пятьдесят тысяч фунтов. Умер скоропостижно его бездетный брат, который был замечательно скуп и держал свое состояние спрятанным у себя в доме в виде наличных денег. Весь дом у нас пошел вверх дном. Тетка от радости упала в обморок, дядя бросился стремглав в церковь и исполнил на органе благодарственный хорал, причем от времени до времени он нежно кивал нам всем головами и у него вырывались разные относящиеся к данному случаю слова: «Какое счастье!» говорил он. – «Теперь все долги будут заплачены! Том будет учиться, Георг сделается агрономом, Элиза тоже научится чему-нибудь полезному. О, Боже, благодарю тебя!» – И он снова играл и ласково кивал нам головой. «И тебя я не обойду, Корнелий! Хвали Бога, мой милый, за его милости к нам!» Я умел по внешности владеть собою, но внутри у меня кипела беспредельная злоба. Тут, рядом со мной судьба отыскала своего любимца и осыпала его щедрой рукой своими дарами, а меня обошла! Эта мысль душила меня. О, если бы эти пятьдесят тысяч фунтов достались мне! Я думал только о себе и ни на минуту не задумался о человеке, который с отеческой добротой заботился обо мне изо дня в день. Он был теперь богат и счастлив и я возненавидел его за это. Вечером в тот же день я встретился с Маркусом. Мне было страшно тяжело заговорить с ним об этом наследстве, каждое слово застревало у меня в глотке, но я все-таки рассказал ему все и он очень внимательно выслушал меня. «Дядя уже получил эти деньги?» спросил он меня. Я ответил отрицательно. «Он привезет их в будущее воскресенье из города, Маркус. Сосед уж обещал ему дал лошадь и тележку. Да, вот кому повезло!» Маркус как-то странно посмотрел на меня. «Ты говоришь в воскресенье?» переспросил он. «И конечно утром?» – «Этого я не знаю! Но не все ли равно?» Он засмеялся так, что у меня сердце забилось. «Гм!» сказал он, «у французов есть славная пословица, они называют это corriger lа fortune. Знаешь эту пословицу, – Корнелий?» – «Маркус, уж не хочешь-ли ты сказать, что я… что я…» – «Нет: мы!» поправил он меня со смехом. «Неужели у тебя хватит на это совести?» – спросил я. – «Конечно. Случай слеп, надо им руководить.» Я ничего не ответил, и далеко еще не принял никакого решения по этому поводу, но, конечно, Маркус склонил таки меня к тому, что я условился с ним и насчет того места, где я мог бы с ним встретиться, и насчет того, как и где можно было бы захватить дядю на возвратном пути из города. Дело было зимой и следовательно он будет ехать из города уже в темное время. Все эти дни я притворялся дома больным, чтобы чем-нибудь объяснить мое волнение и возбужденное состояние. То я жаловался на боль зубов, то на ломо́ту во всех членах и таким образом мне удалось совершенно провести моего старика, ничего не подозревавшего и по-прежнему дружественно относившегося ко мне. Перед своим отъездом в город он еще раз весело и сердечно обнял всех нас. «Свари-ка хороший обед для всех бедных стариков и старух нашей деревни, матушка!» крикнул, он тетке на прощанье… «А ты, Корнелий, будь повеселее, мой милый! С первой же почтой я пошлю твоей матери порядочную сумму, а кроме того, я заеду в город к врачу, чтобы он дал тебе что-нибудь против ревматизма. Бог, да благословит вас, дети мои!»