Пальцы деда щупают лоб. Одинокая алая капля балансирует на краю глубокой морщины, над самой бровью, из последних сил борясь с гравитацией. Цепляясь за дряхлость тела. И наконец падает, прямо деду на рубашку, и тотчас же – две другие, словно дети, прыгающие в море с причала: первый должен набраться храбрости, а другим за ним уже не страшно.

– Да… да, правда, я, наверное… грохнулся, – рассуждает дед, как если бы это тоже была просто мысль.

Но думать молча тут не получается. Глаза мальчика расширились.

– Постой, ты… ты грохнулся в лодке. Точно, я вспомнил! Ты ударился, и я позвал папу!

– Папу? – повторяет дед.

– Да, не бойся, деда, скоро папа приедет и нас заберет! – обещает Ной и гладит деда по локтю, успокаивает, привычно проводя пальцами вдоль мышц, – жест не так чтобы свойственный детям его возраста.

Зрачки деда тревожно вздрагивают, и мальчик уверенно продолжает:

– Помнишь, что ты мне всегда говорил, когда мы плавали на остров, ловили рыбу и жили в палатке? Немножко побояться не страшно, ведь если ты описался, медведи держатся от тебя подальше.

Дед тяжело моргает, словно очертания Ноя тоже стали расплываться, потом несколько раз кивает, и взгляд его проясняется.

– Да! Да, я так говорил, Нойной, правда же? Когда мы рыбачили. Ох, Нойной, милый ты мой, какой ты уже большой! Как дела в школе?

Ной собой владеет: голос у него не дрожит, хотя сердце бьет тревогу.

– Все хорошо. По математике я лучший в классе. Ты только не волнуйся, деда, папа скоро приедет и нас заберет.

Рука деда – на плече у мальчика.

– Это хорошо, Нойной, это хорошо. Математика всегда выведет тебя к дому.

Теперь мальчику уже страшно не на шутку, но дед не должен этого заметить.

– Три, запятая, один четыре один! – выкрикивает Ной.

– Пять девять два, – тотчас подхватывает дед.

– Шесть пять три, – отбарабанивает мальчик.

– Пять восемь девять, – хохочет дед.