Поднимаюсь на следующую ступеньку.
У меня замирает сердце. Кто это написал? Когда? Предназначено ли это для меня? Конечно да.
Я делаю выбор, который сделал бы он.
История повторяется.
С трудом сглатываю и продолжаю подниматься.
Я раскачиваюсь взад-вперед, влево-вправо, а иногда и подтягиваюсь на руках, как это делал Дэниел. Далеко внизу корабль похож на игрушку для купания. Он едва держится на плаву. Его качает на поверхности воды глубиной в несколько миль.
Еще две ступеньки – и мне приходится остановиться, чтобы перевести дух. Руки ноют, плечи горят, ладони сморщились от постоянной влаги. В тот день, когда мы хоронили папу, мои пальцы выглядели точно так же. Шел не такой сильный дождь, просто йоркширская морось, но я отказалась от зонта, который предложил дядя Уильям, тот самый строитель. Я желала ощутить дождь на лице. Хотела почувствовать что-то прямое, ясное и честное, нечто иное, чем стыд, смешанный с горем утраты. Папу похоронили рядом с его родителями, и на отпевание почти никто не пришел. Его прежние коллеги избегали нас. Его друзья прислали извинения. Не знаю, почему мы хотели, чтобы на похороны пришло много людей. Особенно мама, она отчаянно этого желала. Но казалось, будто стыд заразителен. Люди опасались его подхватить. Стыд за то, что папа сделал: лгал нам и благотворительной организации, причинил боль стольким людям без всякой на то причины. Он даже не получал удовольствия от азартных игр. Никогда не наслаждался деньгами или ощущением победы. Он просто вынужден был играть. Это была форма постепенного, бессмысленного саморазрушения, которое в конце концов нанесло ущерб семьям по всей округе.
Еще одна ступенька. Вижу, как серые облака летят по ветру, и мне кажется, что я нахожусь внутри них. В этой части океана, такой отдаленной, такой лишенной света, что сам Бог с трудом смог бы нас найти, качка только усиливается.
У нас не получилось устроить полноценные поминки в отеле или кафе, мама не могла этого себе позволить, поэтому мы скромно помянули папу дома, пока у нас не отобрали дом. Я приготовила папины любимые бутерброды с ветчиной и сосиски в тесте, а мама вымыла все поверхности и полы, чтобы дом сверкал. Это была ее последняя отчаянная попытка сохранить респектабельность. Она не заслуживала такого отношения. Она ничего не выиграла от поведения отца.
Его ложь дорого ей обошлась.
И обходится по сей день.
Дождевая вода попадает мне в уши и пропитывает нижнее белье. Спина затекла от холода и напряжения. Я поднимаюсь все выше и выше, а до вершины, кажется, целая сотня метров. Лестница словно удлиняется с каждым моим шагом. Сизифов труд, но я слишком измучена, чтобы полностью это осознать. Мне остается лишь держаться и дрожать. Застыть. Без всякой надежды на помощь. Я цепляюсь руками за перекладины и кричу, как раненое животное. Из-за мамы, из-за Джеммы, но в первую очередь из-за отца. Я оплакиваю душевную боль, его страдания и последствия его выбора, как и моего. Мы пытаемся исправить ошибки и терпим неудачу.