– Пять парламентариев. Все – по обвинениям в причастности к коммунистам и шпионской деятельности. Одного из них даже уличили как наемного убийцу, которого Ким Ир Сен подослал убить президента… – Учительница игры на фортепиано выразительно подняла брови и сложила газету пополам. После того, как несколько лет назад северокорейский шпион умудрился пересечь границу и проникнуть в «Голубой дом»[54], даже среди наиболее респектабельных политиков обнаруживали самозванцев и тайных агентов.

– Но не думаю, что в этом есть хоть крупица правды. Когда это закончится? Сколько еще людей потребуется арестовать? – тихо проговорила она.

– Не говори так, – прошептала балетный педагог, бросая тревожный взгляд на Яшму. – В любом случае один из них точно еще в период оккупации состоял в Коммунистической партии. Как его там зовут? Нам Чонхо?

– Что вы сказали? – выпалила Яшма. Учительница фортепиано передала ей газету.

– Знакомы с ним? – поинтересовалась педагог по балету, скрещивая руки на груди и прикидываясь искренне обеспокоенной.

– Нет, никоим образом, – ответила Яшма. Она лишь мельком просмотрела газету и побыстрее отложила ее в сторону. Но в действительности Яшма ощущала себя абсолютно обессиленной. Ей пришлось напрячь всю волю, чтобы изображать весь оставшийся день, словно ничего не произошло.

По возвращении домой она разделась и бросилась на кровать, под одеяла. Чонхо не выходил с ней на связь с того дня, когда они вместе вернули Лилию домой. Яшма его тепло отблагодарила и предложила как-нибудь поужинать с ними. Предложение он невозмутимо, но вежливо отверг. С тех пор он к ней вообще не заглядывал. Было ясно, что ему больше не хотелось иметь ничего общего с Яшмой. И все же он оставался ей самым настоящим другом многие годы и не раз спасал ей жизнь во всех возможных смыслах этих слов.

Яшме был известен только один способ, как теперь она могла прийти на помощь Чонхо. Ей потребовалось бы обратиться за поддержкой к самому могущественному человеку, с которым у нее оставалась хоть какая-то связь. Надо было переговорить с ним. Пока солнце прогревало замерзший дворик, она припоминала, что давным-давно, когда никто еще не видел в нем ничего примечательного, верила в него, и проклинала себя за наивность и добрые намерения, а жизнь – за то, что та подстроила все так, чтобы ее слова стали явью.

* * *

Около полудня Ханчхоль вернулся в свой сеульский офис и быстро перекусил. Помощника он попросил подготовить график предстоящих деловых поездок в Гонконг, Бангкок и Лондон. Потом он сел за банковские документы. Как раз посреди сверки выписок в кабинет заглянул помощник и сообщил, что журналист уже на месте.