Никак не возьмут в толк, что кто-то хочет видеть все: родственников, деревья, камни, а кто-то хочет показать. Поскребли камень, посмотрели дерево со всех сторон – что спрятано в этих листьях, в этих листках?

Ничего не нашли. Того, что они научены искать, здесь нет. А то, что есть, они искать не научены.

– Навоз несет, что делать?

– Сухой или мокрый?

– Сухой.

– Нужно как следует упаковать.

– Как следует заверни в пластик. Пропустим, или пусть выкидывает?

– Да сам уже реши!

– Проходи, бхайя. И сокровище свое забирай!

Семена чиронджи. Контрабанда? Наркотики? Обе женщины не вызывают таких подозрений.

А это?

Статуя? Глаза Дочери округлились. Когда Мама упаковала? Испугалась, что в наше отсутствие Старший заберет? Вряд ли он будет вламываться в мой дом. Этот Будда обрел волю, возникает сам собой, когда вздумается и где вздумается. Ищет свое место в истории? Офицер поднимает статую и рассматривает со всех сторон. Дочь делает безразличное лицо. Офицер молодой, статуя старая и принадлежит восьмидесятилетней женщине. Как будто остов из последних костей обтянут последними остатками кожи. Глаза глубоко впали. Ребра можно пересчитать. Юноша начал считать, но устал, сейчас много работы – не до развлечений.

– Проходите, садитесь.

Разрешил сесть в автобус.

Подъехали к воротам. То есть ворота с обеих сторон. От ворот Индии к воротам Пакистана.

Железные ворота открылись со скрежетом. Кто-то идет медленно, кто-то начинает бежать. Автобус остановился.

Некоторые продолжают идти пешком. Сухое дыхание сбивается в застывшей белизне палящего солнца, но они продолжают идти. Останавливаются. И снова идут.

Когда Мама вышла из автобуса, в ее глазах было то же оцепенение, что и на лицах вокруг. Граница чего? Мы отсюда или оттуда?

На клумбах росли цветы, и Мама наклонилась, чтобы протереть их. На руке осталась пыль.

Некоторые приехали, только чтобы повидаться с кем-то. Старая женщина отсюда бежит и обнимает девочку оттуда: «Внучка, моя внучка!» Девочка смеется над бабушкиными слезами.