Это все было неясно еще и потому, что бегущие ноги, колеса и копыта поднимали столько пыли, что все происходящее проплыло, окутанное вихрем. Во мраке смерча отец отрезал голову собственной дочери, муж вытащил пестик из горшков и подносов, которые несла на голове его жена, и убил ее. Со всех сторон был обман – большие сундуки были пусты, а жемчуг и алмазы прятались в узелках.

Дорога с удивлением смотрела, как несколько людей завязали в узелок драгоценности, деньги, золотые сверкающие-звенящие пуговицы и слитки, вручили его каким-то детям, сидевшим в повозке, запряженной быком, и прошептали: «Заберитесь на то дерево и сидите там».

Детей было двое. Пригнувшись, они вылезли и вскарабкались на дерево. На это дерево. Может, на эту ветку. Может, тогда было больше листьев. И они не были такими сухими и пыльными.

Наверное, у дороги проснулись материнские чувства. Забыв про всех остальных, она наблюдала только за детьми. Вдруг один из них случайно упал с ветки, второй ребенок и дорога одновременно закричали, но, к счастью, крик остался незамеченным среди поднявшегося смерча. Ребенок вскочил и, даже не отряхнув с себя пыль, взлетел обратно на дерево, как будто за ним гнался медведь.

Или как будто забыл свою жизнь на ветке. Запихав жизнь обратно в себя, он, конечно, стал смеяться над этой шалостью. Стал, и что с того? Чтобы развлечь его, старший брат показал ему: «Смотри! Не плачь. Ха-ха-ха, видал?»

Двое мужчин бежали, привязав к толстой палке кусок ткани и усадив туда дряхлую старуху – как будто они сделали для нее качели. Или как будто деревенские жители убили гиену и теперь тащили ее в деревню, привязав к палке. Детей можно простить, потому что они были как раз в том возрасте, когда принято смеяться и играть.

Но когда двое мужчин, которые до сих пор несли и поддерживали эту женщину, почти что вышвырнули ее на дорогу и убежали, дети уже не смеялись.

Еще долго они сидели съежившись на том, вернее, на этом дереве и прижимались друг другу. Не осознавая и не понимая, они со страхом смотрели на то, что происходит на дороге, невинными глазами.

Дорога есть дорога. Кто она, чтобы вершить судьбу? Лежала безмолвно, но и у нее есть вены, возраст и способность ощущать радости и печали. Далеко-далеко тянется ее извилистое тело, но ведь все ее – если хлопнуть по ней за сотни миль, звук эхом добежит сюда. Потому что это река, воплощенная в дороге. Река жизни, как окрестил ее один английский писатель. Как у реки, у нее нет ни головы, ни ног, ни начала, ни конца, и в этой беспрерывности – утешение. Если встанешь с этого края, то здесь начало, встанешь еще где-то – там. Кто сможет остановить ее течение?