В зал пустили только меня, поэтому только я могла навестить его отца. В последней сцене сна я стояла перед ним – всего в ряду от сына. Клетки продолжали прибывать – но кто их привозил? Я не видела людей, только сами клетки, которые катились на тележках. Я стояла перед отцом – да, которого любила, как отца, и он был окружен добрыми соседями. Он был единственным немцем, и поэтому казалось, что его интернировали по ошибке. Они разговаривали, поддерживали друг друга, а я стояла перед ним и снова думала: какие ужасные времена, какая ужасная страна. Его клетка еще была открыта, он сидел на стуле, и в этот момент я безудержно разрыдалась, единственная среди всех. Я уткнулась лицом ему в колени. Отец, мой немецкий свекор, гладил меня по волосам и пытался утешить, говоря, что все будет хорошо. И вот так, плача, с лицом у него на коленях, я проснулась в предпоследнюю ночь года.

365

Из больницы – на кладбище. Фундамент уже заложен, на три метра в землю. Коричневый прямоугольник земли теперь обрамлен бетонным краем. Это, наверное, последний раз, когда вы видите это место таким, объясняю я, ведь в ближайшие недели здесь построят семейную усыпальницу.

– Значит, скоро все будет готово, – отвечает отец.

Да, у нас у всех уже есть свое место.

Когда я высаживаю его у дома, он кажется таким бодрым, каким не был уже несколько недель. Я ожидала, что он будет жаловаться на то, что я зря притащила его в больницу. Но вместо этого он с радостью восклицает, как рад вернуться домой, и катит свой маленький чемоданчик обратно в жизнь, которая еще вчера казалась мрачной. Я здорова, думаю я, глядя ему вслед, как он входит в дом с чемоданом на колесиках. Мне не нужно беспокоиться о хлебе насущном, у меня есть крыша над головой, несколько хороших друзей и больше нет больного ребенка. Писать я тоже не разучилась. Я готова начать новую главу своей жизни. Не так уж плохо.

* * *

«…liner Roma…», конечно, недотягивает до «Берлина, Александерплац», несмотря на то что считается его предшественником. Пожалуй, это произведение, которое при высоких ожиданиях лишь больше разочаровывает, – вполне подходящее завершение года. Вечер я проведу в книжной келье, рассматривая полку с авторами на букву S и пытаясь понять, кто из них остается для меня незнакомым. По крайней мере успею добавить еще одну букву в этом году. Логан Пирсолл Смит, цитированный Жюльеном Грином 29 марта 1979 года: «Некоторые любят жизнь, а я предпочитаю чтение».

* * *

Возвращаясь от отца, которого вечером навестила еще раз, я задаюсь вопросом: позвонит ли кто-нибудь, зайдет ли, может, даже пригласит на праздник? Друзья ведь не думают, что ты проведешь Новый год одна. Даже если бы я отказалась, мне бы все равно было приятно получить приглашение, ведь одиночество на пути к книжной келье уже не кажется таким добровольным. Но потом я вдруг вспоминаю, что без телефона мне никто не сможет позвонить и писем не будет – все уже празднуют.