А вот идея для следующего дня рождения, куда веселее бассейна, да еще и бесплатно: плевать друг другу в лицо, пока не перестанете видеть. Писателям Рингельнац предлагает оригинальный совет: макать свои рукописи в ночной горшок, а из содержимого лепить комочки и бросать их в потолок.
Почему эти стихи приносят столько удовольствия, даже сегодня, даже нам? Ни одна мать не позволит своему ребенку мучить животных или бросать кучки грязи на потолок гостиной – но ведь дети это понимают и с радостью воспроизводят подобные инструкции хотя бы в своем воображении. Они знают, где проходит граница между фантазией и реальностью, и потому не нуждаются в морали в стихах. Как и у взрослых в театре или искусстве вообще, у детей есть пространство фантазии, где им позволено все, так что им не нужно воплощать свои всемогущие желания в жизнь. В Португалии, на пустынном пляже, мой сын часами строил собственные миры, и, возможно, этот день между двумя бурями стал самым прекрасным за весь год.
* * *
Вечером мы идем есть гусиные окорочка в ресторан, потому что у меня больше нет немецкой свекрови, которая бы для меня готовила. Мой сын, который слушает виниловые пластинки, когда бывает у своего отца, с уверенностью заявляет, что разница между домашней краснокочанной капустой и консервированной – как между аналоговым и цифровым сигналом. Прочитав несколько страниц из книги «Собственная смерть», которая лежала среди подарков, он еще больше сожалеет, что сам не помнит ничего. Я уже говорила ему, что Петер Надаш помогает избавиться от страха перед смертью. Да, соглашается он, то же самое говорил ему водитель грузовика, которого на автобане хватил удар: что тогда он чувствовал только покой и удивительную легкость. К счастью, руль повернул вправо, а не влево.
Я спрашиваю, разговаривал ли он о смерти с другими пациентами.
Нет, отвечает сын.
В реабилитационном центре все в каком-то смысле были выжившими, и во время кофе и пирожных он слышал, как другие обменивались историями о своих инфарктах, катетерах, сердечных клапанах и сломанных ребрах – не так уж отличается от разговоров собачников о своих питомцах или его одноклассников о компьютерных играх. Но единственным, кто вспоминал о смерти, был тот самый водитель грузовика.
– Он был верующим? – спрашиваю я.
– Это помогло бы объяснить его воспоминания? – спрашивает сын в ответ.
– Думаю, дело скорее в том, какие участки мозга остаются активными, – отвечаю я, предлагая физиологическое объяснение его воспоминаниям.
– Значит, в какой-то момент сознание все равно исчезает?